Свет вечный - Анджей Сапковский

Две остальные причины визитов двойного алтариста к валлонамтакже были связаны с магией. А также между собой. Отец Фелициан страдалгеморроем. Недомогание проявлялось не только в кровяном стуле и невыносимомжжении в заднице, но также и в значительной потере мужских сил. Валлоны, а точнееваллонские проститутки из публичного дома под названием «Красная мельница»,знали магические средства от недуга отца Фелициана. Окуренный магическимваллонским кадилом, попотчеванный клистиром из валлонских магических бальзамови магическими валлонскими припарками, отец Фелициан, говоря просто и немудрствуя, достигал твердости, кое-как позволяющей совокупление. Распутницам изгородских борделей такая забота даже в голову не приходила, они гнали духовноелицо прочь, насмехаясь и не обращая внимания на его боли и обеспокоенность. Воти ходил отец Фелициан за город. К валлонкам.

Серьезным препятствием для походов ко Святому Маврикию былфакт, что надо было выйти за городскую стену, к тому же тайно, то есть впотемках после ignitegium.[33] У отца Фелициана были способытайно выйти и воротиться. Проблему составляло расстояние в три стае,[34] которую надо было преодолеть. Среди распоясавшихся ночью впредместье воришек случались и такие, которых не смущала недобрая слававаллонов и слухи об их грозных чарах. С учетом этого, на свои регулярныевылазки на «Красную Мельницу» отец Фелициан надевал кольчугу, цеплял на ременьмеч и брал набитое ружье, а уже идя, нежно ласкал и прикрывал полою тлеющийфитиль, при этом громко молился полатыни, которой, заметьте, не знал. То, что сним ни разу не случилась никакая неприятность, отец Фелициан приписывал как размолитве. И был прав. Самые отважные разбойники, которые не боялись ни закона,ни Бога, брали ноги в руки при виде приближающейся уродины в капюшоне,побрякивающей железяками, излучающей из-под плаща дьявольское свечение, у ковсему этому бормочущей какие-то непонятные ужасы.

В этот раз, покинув «Мельницу» и валлонский vikus, околополуночи отец Фелициан брел вдоль плетней, бормоча литанию и время от времениподдувая фитиль, чтобы не погас. Было полнолуние, луга все еще белели от снега,таким образом, светло было настолько, что можно было идти быстро без опасениявлететь в какую-то рытвину или упасть в клоаку, что с отцом Фелицианомслучилось осенью прошлого года. Уменьшался также риск нарваться на грабителейили разбойников, которые в такие светлые ночи обычно прерывали свой промысел.Так что отец Фелициан вышагивал все быстрее и смелее, и вместо того, чтобымолиться, начал напевать какую-то достаточно светскую песенку.

Громкий лай собак возвестил о близости мельниц и мельничныхусадеб над Олавой, а это означало, что от ведущего прямо в город моста егоотделяет всего лишь сто шагов. Он прошел плотину вдоль мельничных и рыбныхпрудов. Чуть сбавил ход, поскольку среди сараев и сеновалов сделалось темнее.Но искрящуюся в лунном сиянии реку он уже видел. Вздохнул с облегчением. Но,видимо, рано.

Зашелестел хворост, в темноте под сеновалом замаячила тень,не понятно на что похожая. Сердце отца Фелициана поднялось вверх и стало комомв горле. Несмотря на это алтарист схватил ружье под мышку и приложил тлеющийфитиль. Однако темнота и недостаток сноровки привели к тому, что он приложилего к своему большому пальцу.

Он завыл, как волк, запрыгал, как заяц, опустил оружие.Взяться за меч не смог. Получил чем-то по голове и рухнул в сугроб. Когда еговязали и волочили по снегу, он был ошеломлен и весь обмяк, но вполне всознании. Сомлел он чуть позже. От страха.

* * *

У Рейневана не было никаких причин, чтобы в последнее времяжаловаться на избыток фарта и счастливых случаев. Во всяком случае, с этойточки зрения судьба его не баловала. Как раз наоборот. С декабря прошлого годау Рейневана бывало определенно больше причин для огорчений и печали, чем длявеселья и восторженной радости.

Оттого он с большей радостью приветствовал перемены. Началовсе хорошо получаться. Счастье вдруг решило ему способствовать, события сталивыстраиваться в весьма симпатичную последовательность. Вспыхнула вполнеобоснованная надежда, перспектива стала вполне лучезарной, а будущее, как его,так и Ютты, вырисовывалось в более живых и приятных для глаза красках.Угнетающе голые и уродливые деревья на вроцлавском тракте, казалось, покрыласвеженькая зелень листвы, понурая и заснеженная пустошь подвроцлавских лугов ипойм украсило, казалось, разнообразие пахнущих цветов, а карканье долбящихгруды земли ворон превратилось в сладкое пение птиц. Короче, могло показаться,что пришла весна.

Первой ласточкой этой ошеломляющей перемены стал ВилкошЛинденау, раненный вроцлавский армигер, не без труда доставленный в родныекрая. Трудность, естественно, состояла в пробитом боку. Рана, хоть иперевязанная, кровоточила, армигер пылал от горячки и трясся в лихорадке, неудержался бы в седле, если бы не помощь Рейневана. Если б не лекарства изаклинания, с помощью которых Рейневан останавливал воспаление и боролся сзаражением, у Вилкоша Линденау были бы небольшие шансы, чтобы увидеть городскиестены и возвышающиеся над ними, вонзающиеся в серое февральское небо медныекупола башен Святой Эльжбеты, Марии Магдалины, Войцеха и других церквей. Малоимел бы он шансов порадоваться близости Свидницких ворот, ведущих в город. Ивздохнуть с облегчением.

– Вот мы и дома, – вздохнул с облегчением ВилкошЛинденау. – И это все, благодаря тебе, Рейневан. Если б не ты…

– Да не о чем говорить.

– Есть о чем, – сухо возразил армигер. – Безтебя я бы не доехал. Я в долгу перед тобой…

Он осекся, глядя на церковь Тела Господня, откуда как разотозвался малый колокол.

– За что тебя прокляли, за то прокляли, – сказалон. – Пускай тебе Бог грехи прощает. Но я жив благодаря тебе, и что вдолгу пред тобой, так в долгу. И долг отплачу. Видишь ли, я тебя слегкаобманул. Тебя и твоих гуситов. Знай они правду, они так бы просто меня неотпустили, дорого бы мне свобода стоила. Линденау – это родовое имя, я ношу егона честь рода и отца. Но отец умер, когда я был еще маленьким ребенком, а матьвскоре повторно вышла замуж. Так что единственный отец, которого ядействительно имел и имею, это господин Варфоломей Эйзенрейх. Тебе это что-тоговорит?

Рейневан кивнул головой, фамилия одного из самых богатыхвроцлавских патрициев действительно говорила много. Вилкош Линденау наклонилсяв седле и сплюнул кровью на снег.

– Преступнику, гуситу и врагу я бы это не сказал и непредложил, – продолжил он, вытерев губы. – Но ведь ты не как врагнаправляешься во Вроцлав. Тебя ведь, думаю, потребности более личные сюдапривели. Следовательно, рассчитаться могу. В дом не возьму и приюта не дам,поелику наложено проклятие на тебя… Но помочь способен.