Околоноля - Натан Дубовицкий

И вот однажды он обнаружил в своей электропочте электрописьмецо от неё, содержащее неискренний привет и горячее требование денег, любых, каких не жалко. Прилагался и счёт в банке с подозрительно трудно запоминающимся названием. Так возобновилось их общение, вполне, правда, виртуальное — через интернет. Они списывались раз в неделю, по четвергам, ровно в полночь, как шпионы. Секретного, впрочем, между ними мало чего было. По оговоркам и намёкам, а также анализируя её простодушную ложь, вымыслы и прикрасы, Егор составил панораму богемных приключений Плаксы. Безденежье и обиды не сбили, по-видимому, её со следа. Она стремилась всё туда же, на экраны, на журнальные обложки, на постеры, ко всем на вид, ко всем на уста. Присылала ему несколько фото- и видео- своих изображений. Проб вроде бы. Егору пробы не понравились. И вообще, неинтересно ему было с Плаксой. Но он всё равно ходил на связь с ней — регулярно, в одно и то же время, сдвигал, откладывал порой даже нужнейшие дела, но не пропустил ни одной встречи. Как бы выполнял скрытый от посторонних позорный долг. Отрабатывал подлую свою судьбу у этой вздорной бабы в батраках.

«Хочу пригласить тебя, — от Плаксы натикало ещё несколько фраз, — на первый просмотр нового фильма с моим участием. Роль почти главная.

Монтаж только закончили. Не всё дотянуто пока, графика там, озвучка до ума доводится, в процессе. Но в целом картина есть. Необычная, предупреждаю, местами даже тяжёлая. Кино не для всех. Отдохнуть не надейся. Но ты ведь у нас интеллектуал и эстет — оценишь. Роль далась мне трудно, так что буду рада, если тебе хоть немного понравится». «Рад за тебя. Куда бежать смотреть?»

«Закрытый показ послезавтра в 21.00. Клуб „Свои“. Ордынский проезд, 2а. Чтобы пропустили, скажи на входе, что ты по приглашению Тимофея Евробейского. Придёшь?»

«Обязательно. Что ещё нового? Когда увидимся офф лайн, так сказать, вне сети, наяву? Может, ты сама придёшь на просмотр?»

«Не смогу. Давай после просмотра договоримся. Ради такого случая я выйду на связь в субботу, тоже в полночь. Честно говоря, это моя первая серьёзная работа в кино. Будет, что обсудить. Место и время встречи наяву определим в субботу».

«ОКей».

«Бай».

«Байбай…»

Егор переключился на новостные ленты. Он был исполнен непоколебимой ясной решимости ни на какой просмотр не идти и с Плаксой завязать, а также абсолютной уверенности, что точно пойдёт к этим неведомым «Своим» и просмотрит этот факен просмотр до финала как заколдованный или приговорённый, и промечтает в полумраке кинозала о Плаксе, о ненужной, нежелательной, неизбежной встрече с ней.

Пятница у Егора началась внезапно — в половине пятого утра. Он проснулся сам и сразу, проспав едва два часа, без причины и не от увиденного во сне, а от весёлой невесомости, наполнившей вдруг грудь, взвинтившей и подвесившей поверх тела все без разбора мысли и не дававшей им улечься и уняться. Так с ним многократно случалось, и, как всегда при таких пробуждениях, голова была ясной теми ядовитой ясностью и лихорадочной радостью, слепящими мозг и мешающими сосредоточиться, какие являются душе на первых порах безумия и ещё, к примеру, в предвкушении быстрой любви или долгой размеренной попойки.

По оконному стеклу расплывались два света, электрический и бледно-солнечный, стекаясь в металлическую на вкус смесь, передозировка которой, говорят, доводит иных слабаков до суицида. Егор пролежал часов до семи, уставившись в телевизор, переворачиваясь с канала на канал и разглядывая обеззвученные до уровня невнятного шёпота (с утра не выносил ничего громкого) разноцветные картинки. Наконец, утро разгулялось и, кажется, по крайней мере внешне, удалось: в противоположность вчерашнему заболоченному, задыхавшемуся в собственной отсыревшей жирной жаре четвергу, оно было свежим и ветреным, предваряя чистый, тревожный, прохладный, как бессонница, день.

Поднявшись слишком рано, Егор нарочно долго провозился с собой, с помощью привычных процедур, упражнений и бодрящих напитков неспешно приводя организм в рабочее состояние.

Около десяти позвонила Света (бывш. жена):

— Ты во сколько заберёшь завтра Настю?

— Когда удобно.

— Это твой день. Решай.

— Заеду после обеда, как проснётся.

— Тогда в четыре. Нет, давай я её лучше сама к половине пятого к «Алмазному» подвезу. А ты за это сводил бы её завтра к врачу. К пяти. Ты знаешь, каково с ней у врача.

— Мне везёт. Слушай, завтра суббота. Какой врач?

— Я договорилась с Беленьким. Он специально выйдет.

— А что с Настей?

— Наконец, спросил. Ангины часто — надо посмотреть, в чём причина.

— Ладно.

— До завтра, — попрощалась бывш. уже довольно колючим тоном, как будто на голосе у неё за время беседы выросли шипы или цепкие иглы. Они старались общаться коротко, так как знали, что с каждой фразой, пусть даже безобидной и бессмысленной, их взаимная раздражительность стремительно нарастала. Оба не без оснований полагали, что проговори они минут сорок хоть о чём, о вещах самых бесспорных, нейтральных и мало их касающихся, они бы, постепенно заводясь, рассорились бы таки вдрызг, а то и подрались бы.

Через час Егор въехал в загородное имение крупнейшего и богатейшего своего клиента Стаса Стасова по кличке Ктитор. Столь благочестивое прозвище этот успешный шатурский уголовник получил за истовую приверженность как бы религии, но не то, чтобы нашей вере, а скорее позолоченной и благоукрашенной стороне церковного дела. Будучи по работе обязанным душегубствовать, натуральный ягода по призванию, которого не разжалобили бы слёзы ребёнка и мольбы беззащитной жертвы о пощаде, он сопливо рыдал при виде какого-нибудь паникадила или клобука. Всякую речь, а речи он вёл преимущественно матерные и устрашающие, он начинал словами «я человек верующий». От его назойливого уважения и ко многому обязывающей, обременительной щедрости терпели великие муки все окрестные приходы, монастыри и несколько отдалённых епархий. Он шастал по св. местам до и после каждой разборки. Обыкновенно с неким Абакумом, туполиким застрельщиком по вызову, тоже любителем иной раз поверовать, а заодно и выносливым носильщиком денег. Купюры таскались по храмам пачками в поношенном и залихвастски полурасстёгнутом туристском рюкзаке, откуда Ктитор загребал, сколько угодно было его алчущей спасения душе. Подкатив к культовому сооружению на четырёх-пяти бронехаммерах либо боекайенах, смотря по настроению и погоде, Ктитор для затравки хватал зазевавшегося калеку или праздношатающуюся бабушку из любительниц поглядеть на отпетых дедушек и напихивал им в карманы, в подолы и за пазухи до отказа долларов, евров или рублей, датских крон, даже укр. гривен в зависимости от того, кто бывал ограблен накануне. Потом Ктитор с Абакумом обходили все богоугодные ларьки и лавки и скупали подчистую свечи и свечки всех калибров, пластиковые крестики, верёвочки для их ношения, книжки и календари, иконы массового производства, уценённые лампадки и прочие душеспасительные приборы и приспособления.