Объявляю убийце голодовку - Инна Павлова

— А мы-то что можем? — удивился бессловесный Сережа. Относительно своих способностей он, по-видимому, не обольщался.

— Мне надо связаться с вашей сокурсницей, Наташей. Которая здесь убирается. Чтобы знать, какой меня ждет круг обязанностей, рабочий график и зарплата. Понятно? Мне предстоит решить, стоит ли писать практическую часть работы на базе именно этой больницы или поискать что-нибудь поприличней.

Собеседников оскорбила сама мысль о том, что данный оплот здравоохранения и средоточие последних достижений в области медицины может кому-то показаться недостаточно приличным. Интересно, что они имели в виду? Самоопрокидывающуюся банкетку или передовой опыт излечения всех без исключения недугов аскорбинкой?

Защищая честь учреждения, парни начали уговаривать меня проводить исследования именно здесь. И заверяли, что если бы сами задались подобной целью, то творили бы только тут и нигде больше.

В качестве положительных моментов, призванных обогатить и облегчить процесс написания любого фундаментального научного труда, было упомянуто наличие отсутствия контроля администрации за происходящим («Хоть пиши, хоть пляши, никому и дела нет!»), а также дружелюбие и сплоченность всех членов коллектива, базирующиеся на взаимной выручке и чувстве коллективной ответственности. Паша поведал о том, как вместо опившегося хирурга утренний обход во вверенном ему отделении с успехом провел отоларинголог, который, хоть и находился в ничуть не лучшем состоянии, грудью закрыл амбразуру; а Сережа приоткрыл завесу над другой трогательной историей, которая вообще могла стоить свободы и потери врачебного диплома молодому анестезиологу, перепутавшему вследствие тех же смягчающих обстоятельств дозу вводимого лекарства. Если бы не проходившая мимо нянечка, среагировавшая на ситуацию адекватно вследствие полного и хронического неприятия горячительных напитков (язва, что поделаешь), больной бы умер непременно, а доктора затаскали бы по инстанциям. Пациент, правда, все равно скончался, но уже во время открытого массажа сердца, а это совсем другое дело. За это не сажают!

Я так впечатлилась приведенными фактами, что чуть не попросила валерьянки. Однако вовремя сообразила, что старшая медсестра, в ведении которой находятся медикаменты, совсем не обязательно страдает язвой желудка, вследствие чего не имеет возможности активно участвовать в жизни родного коллектива.

В общем, рисковать и проверять на себе взаимовыручку больничного персонала я поостереглась и ограничилась водой из-под крана. После чего получила приблизительный адрес общежития, где предположительно могла отыскать девушку, если пообщаться с ней невтерпеж (она вроде слегла с температурой и появляться в ближайшие пару дней ни на рабочем месте, ни в родном вузе не планировала), и откланялась, оставив обещанную взятку.

Теперь можно было приступать к следующему этапу запланированных действий. А именно — требовать подружкиной выписки. Здесь ей больше было нечего делать. Я собиралась использовать ее на полную катушку совершенно иначе.

— А почему это я должна выписываться? — неожиданно уперлась Алка. — Я еще не чувствую себя здоровой!

Ясное дело, здоровой она себя не ощущает. Ей надо к нормальному доктору. Здесь она не оправится никогда.

И все равно, на мои доводы Алла реагировала с ослиным упрямством, уверяя, что живой до дому не доедет и что здешняя атмосфера, питание и окружение действуют на нее самым благотворным образом.

Я с недоверием посмотрела на огромную вонючую бабку, как обычно терроризирующую могучим храпом окрестные палаты, и подивилась подружкиным извращенным пристрастиям.

Подумав, объявила о своей готовности обеспечить ее комфортом похоронного автобуса.

Алка на посулы не польстилась, и пришлось пригрозить прекращением продуктовых поставок. Упрямицу не испугало даже это. Во-первых, того, что я ей уже натаскала, можно растянуть недели на три, если не обжираться, а во-вторых, зная мою отходчивость, Алка не сомневалась, что решимости уморить ее голодом надолго не хватит.

— Ладно, бог с тобой, золотая рыбка, — пошла я на попятную. — Даю тебе день на улаживание личных вопросов. Делай что хочешь, но чтоб завтра же обменялась с кардиологом телефонами и дальнейшее развитие событий происходило на нейтральной территории. Ясно? Завтра во второй половине я тебя забираю в любом случае.

Алка затрясла было головой, но я осталась непреклонна.

— И учти: не утрясешь со своим кардиологом, я лично возьму у него все данные! Если понадобится, силой!

Несчастная побледнела и согласилась. Меня она и впрямь знает неплохо. Кардиолога, если она сама не справится, ждут не самые приятные минуты. И никто не даст гарантии, что после моего натиска он еще будет испытывать какие-либо положительные эмоции по отношению к Аллочке, которая находится под крылышком столь непреклонной особы.

— Ладно, я пошла. Мне еще сегодня надо в общежитие. А вообще, мне пока придется пожить у тебя, потому что я еще не решила, что говорить в милиции и как себя вести с камуфляжниками, которых сейчас наверняка держат в камере за незаконное проникновение в мою квартиру. И мне нужны деньги. У тебя заначка есть?

Заначки у Алки не было. Как, впрочем, и здравого смысла и умения жить не только одним днем, но и предвидением экстраординарных ситуаций. Ладно, до зарплаты и отпускных как-нибудь дотяну. В конце концов, иногда надо уметь и ограничивать свои запросы.

Напутствовав болящую пожеланием насладиться напоследок всеми возможными изысками больничного сервиса, я отчалила, и вся палата с облегчением вздохнула.

Разумеется, прежде чем двинуть в общежитие, я вернулась в свое временное жилище и переоделась в Аллочкино самое скромненькое летнее платьице. Не знай я, что подружка его самолично пошила в девятом классе, решила бы, что вещь отхвачена на послевоенной барахолке. Зато это был единственный наряд из хозяйского гардероба, который не висел на мне мешком.

Мышиного цвета, безо всякой отделки, платьишко производило совершенно удручающее впечатление, и я подумала, что тот, кому пришло в голову присоветовать Аллочке такой фасончик и расцветку, вполне может нести моральную ответственность за ее теперешнюю психическую неуравновешенность и неудачи в личной жизни. Такие «шедевры» накладывают отпечаток на всю оставшуюся жизнь. Как правило, не слишком долгую и счастливую.

Макияж я тоже не поленилась смыть, и теперь никому бы и в голову не пришло, что всего лишь пару часов назад я была звездой подиума, сошедшей со страниц самых модных журналов.

Расставаться со сногсшибательным обликом было, конечно, жаль, но я справедливо усомнилась, что моя неземная красота хоть как-то облегчит проникновение на территорию общаги.

Наверняка вахтер или вахтерша прошли суровую школу охраны социалистической собственности в доперестроечный период. Мимо них имела шансы проскочить или крыса средних размеров, или престарелый божий одуванчик. Ну, в крайнем случае какая-нибудь благонамеренная особа с косичками и в белых гольфиках.