Иероглиф «Любовь» - Надежда Первухина

— Ты, — ответил император. — Ни слова, негодная, не смей мне перечить! Я нынче узнал от Лукавого Кота, как вы с ним обманули меня и, кроме того, обидели достойную девушку! Как ты посмела присвоить себе труд чужих рук, выдать дары наложницы Нэнхун за свои собственные?! Я не терплю обмана! Ты поплатишься за это!

— О нет! — пала на колени Шэси. Она прекрасно разыгрывала роль смертельно перепуганной женщины. Из глаз ее потекли слезы. — Позвольте мне все объяснить, государь. Я сделала это из одной любви к вам. Я слышала, как наложница Нэнхун замышляет козни против вас, хочет стать равной самой императрице и потому готовит вам эти злополучные дары. Нэнхун мечтает получить власть над вами и дворцом, править, как когда-то правила легендарная императрица Лао! Я решила, что не бывать этому, и потому упросила Лукавого Кота представить дело так, будто эти дары от меня недостойной. Нэнхун дурна собой, злонравна, властолюбива и заносчива, она принесла бы одни беды вашему величеству!

— Ядовитый язык! — крикнул Жоа-дин своей драгоценной наложнице. — Даже и сейчас ты лжешь, изворачиваешься и клевещешь!

— Видит Небо, это не так! — вскричала Шэси, и тут у нее случился припадок от болей. Император безо всякой жалости смотрел, как она корчится и рыдает на полу.

— Помогите ей, — велел он наконец служанкам. — Приведите в чувство и уложите в постель.

Но Шэси вырвалась из рук служанок и кинулась к императору.

— Я люблю вас всей душой, государь! — кричала она. — И раз вы охладели ко мне из-за того проступка, мне ни к чему жить! Ни к чему жить и ребенку, которого я ношу под сердцем!

С этими словами Шэси, будто молния, метнулась к стоящему в углу ее покоев ларцу и выхватила свой заветный меч. Направила острие себе в живот и крикнула:

— Прощайте, император!

— Остановись! — вскричал Жоа-дин. — Повелеваю тебе остановиться. — Он отобрал у Шэси меч, осмотрел его и сказал: — Как ты посмела хранить в своих покоях оружие?

— Это благословенный прощальный дар моего отца, и тут я не лгу вам, — ответила Шэси. — А если вы думаете, что я могла вас зарубить во сне этим мечом, то плохо же вы знаете мое сердце, император!

— Да, — вздохнул Жоа-дин. — Я и впрямь плохо знаю твое сердце, Шэси. Что ж... Лекарь Босюэ доложил мне, что ты беременна. Надеюсь, этот ребенок — от меня.

— Как вы можете сомневаться в этом, государь?! — снова зарыдала Шэси.

— Перестань плакать, — отрывисто бросил Жоадин. — Это повредит ребенку. А теперь выслушай меня внимательно, Шэси. Я оставлю тебя в ранге драгоценной наложницы и признаю своим ребенка, которого ты родишь. Но больше ты не пробудишь во мне весеннего чувства, ибо я не могу простить обмана, с какой бы целью он ни был совершен.

— О мой возлюбленный! — вскрикнула Шэси.

— Довольно. Я дам тебе слуг, носильщиков, охрану, лекарей, и завтра же ты отправишься в мою загородную резиденцию, что за перевалом Шоушань.

— О нет, — прошептала Шэси. — Быть разлученной с вами... Для меня это смерти подобно!

— И тем не менее, ты сделаешь так, как я велю.

— Да, мой владыка, — склонила голову Шэси.

— В загородной резиденции спокойно и пристойно. Там самое место для женщины в твоем положении. За тобой будут постоянно присматривать и докладывать мне. И не вздумай устроить что-нибудь... этакое.

— Я вас не понимаю, мой владыка.

— Прекрасно понимаешь. Ах, Шэси, Шэси, ты воистину прекрасный цветок с ядовитым ароматом! Ты меня разочаровала.

— А как же дитя, которого я жду? Неужто вы совсем ему не рады?

— Я еще не решил, как к этому отнестись, — сказал император. — Однако от тебя требую, чтобы ты была спокойна и весела и ничем не смела вредить плоду.

— Я не падшая женщина, государь, — с вызовом ответила Шэси. — Я понимаю, каково должно быть мое поведение.

— В таком случае незамедлительно начинай сборы, — сказал император и вышел из покоев своей драгоценной наложницы. При этом он не вернул Шэси меча, которым она хотела заколоться.

После ухода императора Шэси не находила себе места. Ее переполняла ярость пополам со страхом. Лицо первой дворцовой красавицы исказилось злобой и напоминало театральную маску вроде тех, в которых бродячие лицедеи разыгрывают свои представления.

— Неужели все, чего я добивалась, пропало? — вопрошала драгоценная наложница свои опустевшие покои. — Император удаляет меня из дворца, я не смогу властвовать над ним! Этой ли участи я ожидала!

Тут в спальню разъяренной наложницы торопливо вошел евнух — один из приспешников Лукавого Кота.

— Госпожа, берегитесь, судьба повернулась к вам злым ликом, — сказал он, кланяясь. — Как говорили Просветленные, «внезапно наступает это: сгорание, отмирание, отверженность». Господин верховный евнух во всем признался государю, после чего нещадно избит палками и посажен в глиняный колодец без воды и питья.

— Ах! — вздохнула Шэси. — Нестойки мужчины, лишенные своего главного достоинства. Лукавый Кот оказался болтлив, как придорожный нищий, и из-за него мне приходится отправляться в ссылку. Проклятье на его шею и печень! Но моя чаша еще не выпита до дна и светильник не угас. Посмотрим, что скажет государь, когда я рожу ему наследника.

... На следующий день драгоценная наложница Шэси, сопровождаемая двумя сотнями слуг, носильщиков, охранников и прочего рабского отродья, отправилась в загородную резиденцию императора. Во дворце об этом, конечно, знали все до последнего чистильщика рыбы. И маленькая Юй, по прозвищу Расторопные Туфельки, сказала своей госпоже, наложнице Нэнхун:

— Справедливость восторжествовала! Радуйтесь, моя дорогая госпожа! Теперь император обратит на вас исполненный любви и внимания взор. Растаяли снега вашей печали, зацвели персики радости!

— Нет никакой для меня радости в том, что госпожа Шэси подверглась опале, хотя и справедливо, — задумчиво молвила Нэнхун. — Сердце императора непостоянно и вспыльчиво. Это тревожит меня.

— Не думайте об этом, госпожа, — принялась уговаривать служанка Нэнхун. — Лучше откройте сундук, достаньте кусок праздничного шелка, я сошью вам красивое платье, чтоб вы достойно приняли императора.

— А потом во дворце пойдут толки, что я надела яркий наряд потому, что госпожа Шэси отправилась в изгнание. Меня сочтут коварной и радующейся чужим несчастьям. Нет, Юй. Я буду такая, какая есть. И если государь изволит увидеть меня, то пусть видит всё без прикрас. Но боюсь, этого не произойдет. Сердце государя любит пышные цветы и пряные ароматы. Снизойдет ли он до скромного бутона, что едва заметен в густой траве?

— Снизойдет, снизойдет, — уверила госпожу Юй.

... О эти бестолковые служанки, что они понимают!..

Права или нет оказалась Юй, вы узнаете, прочитав следующую главу.

Душа онемела,