Люди Зимнего дворца. Монаршие особы, их фавориты и слуги - Игорь Зимин

В. Тимм. Траурная процессия почившего в Бозе императора Николая I от Зимнего дворца в Петропавловский собор. 1855 г.

Внезапная смерть царя породила в самых различных слоях общества множество вопросов. Начался процесс коллективного мифотворчества. Первой его волной были разговоры, возлагавшие вину за внезапную смерть царя на придворных лейб-медиков. Великая княгиня Мария Павловна прямо обвиняла М. Мандта в убийстве императора. Об этом же писала баронесса М. П. Фредерикс: «Государю во время его последней болезни Мандт приносил свои порошки в кармане. Других медиков он не подпускал во время этой же болезни, уверяя до последней минуты, что опасности нет. При нем был ассистент, второй лейб-медик его величества доктор Карелль, но перед Мандтом он не смел пикнуть, будучи в то время еще довольно молод и неопытен в придворной жизни. Все эти отношения Мандта дали повод впоследствии к разным толкам»[795].

Тогда же, весной 1855 г., начинает формироваться версия о завуалированном самоубийстве императора. Слухи о самоубийстве царя циркулировали и в медицинских кругах столицы. Не прошли мимо этих слухов и революционеры. В 1897 г. в Лондоне они издали брошюру «Николай I. Его личность, интимная жизнь и правление», в которой покойный император был облит грязью и где также с уверенностью говорится о самоубийстве царя. Среди революционеров сам факт отравления царя и его мучительная агония воспринимались как доказательство близящегося развала строя, казавшегося при Николае I несокрушимым.

Версию о самоубийстве царя талантливо раскрутил лондонский сиделец А. И. Герцен. Его крылатая фраза о «Евпатории в легких» все объяснила противникам самодержавия. Логика была простая. Царь не смог вынести позорного (а как иначе, других поражений у России в глазах диссиденствующей публики не бывает!) поражения России и отравился.

Вместе с тем, говоря о «Евпатории в легких», следует иметь в виду, что по негативному сценарию военные действия развивались только в Крыму и связаны они были с осадой единственного города. Ведь все попытки англичан и их союзников достичь успехов на Кавказском фронте, на Белом море, у берегов Камчатки (вот уж где было позорное поражение англичан. – И. 3.) и на Балтике либо закончились ничем, либо с треском провалились. В начале 1855 г. стало ясно, что даже после взятия Севастополя возможность дальнейшего движения вглубь России англичан и французов была весьма проблематичной. Поэтому, на наш взгляд, не следует преувеличивать значение поражения под Евпаторией. Вряд ли такой человек, как Николай Павлович, офицер и искренне православный человек, от известия о поражении в локальной стычке немедленно бы потянулся к яду. Он прекрасно помнил, как его старший брат Александр I стоически перенес захват и сожжение Москвы. И что такое сдача Севастополя по сравнению со сдачей Москвы?

В заключение можно констатировать, что при всей пестроте авторитетных и подчас взаимоисключающих версий, настала пора отказаться от версии самоубийства Николая I. Судя по всему, это была смерть в результате развития простудного заболевания, переросшего в воспаление легких, осложнившегося соматическими причинами, порожденными военными неудачами России в Крыму. Рассматривая версию о соматических причинах, приведших к смерти царя, необходимо учитывать отношение православия к самоубийству как одному из самых тяжких грехов перед Богом. И в этом контексте по-особому звучит фраза царя, сказанная в ходе предсмертной беседы со своим духовником В. Б. Бажановым, о вере: «Я не богослов; верую по-мужицки»[796]. Поэтому представляется маловероятным, чтобы этот твердый человек, офицер, христианин принял яд.

Но надо признать, что в феврале 1855 г. известия о неудачах в Крыму психологически надломили императора. О психологическом надломе императора Николая I свидетельствует письмо М. Мандта, написанное им жене во Франкфурт-на-Одере, через несколько дней после смерти Николая Павловича: «В Гатчине Государь стал неузнаваем, душевное страдание сломило его, прежде чем физическое. Если бы вы его видели при получении каждой плохой вести! Он бывал совершенно подавлен, из глаз катились слезы, и часто он слишком обнаруживал Мюнстеру[797] овладевавшее им отчаяние… Известие об Евпатории положительно убило его; до этого времени у меня была надежда, мне казалось, что крепкое сложение его преодолеет. Но тут ему был нанесен последний удар, „сколько жизней пожертвовано даром!“. Следующие слова и мысль постоянно возвращались к нему: „Бедные мои солдаты!“. Много способствовали и неосторожности относительно здоровья: например, были собраны в манеже рекруты; погода была холодная, в манеже сыро, а у Государя подагра и грипп. Я хотел запретить ему ехать туда; я требовал в качестве доктора, умолял как слуга, как человек, но ничего не действовало: „Как! Эти люди идут на смерть за меня, а я не пойду хоть увидеть их, сказать им хоть слово ободрения! Мой долг поехать туда, и я поеду, чтобы со мной ни случилось!“»[798].

Вместе с тем, с врачебной точки зрения, угнетенное состояние императора нельзя толковать в пользу версии о суициде. Такие психические реакции постоянно наблюдаются при заболеваниях, сопровождающихся общей интоксикацией, например при вирусных инфекциях, в том числе гриппе, осложнившемся воспалением легких[799].

Принято считать, что Мандт немедленно покинул Россию в феврале 1855 г., после смерти Николая I. Однако это не соответствует действительности. Как следует из архивных документов, Мандт получил заграничный паспорт только 30 июня 1855 г. Поводом для отъезда за границу стало желание Мандта посетить «на несколько времени Германию, Австрию и Италию». Его поездка предпринималась с личного разрешения вдовствующей императрицы Александры Федоровны, и Мандту не только выдали заграничный паспорт, но и предоставили дорожный экипаж из Конюшенного ведомства[800].

Таким образом, никакого «бегства отравителя Мандта» из России не было. Речь шла лишь о поездке «на несколько времени», признаков увольнения Мандта из Военного ведомства не возникало. Однако стало совершенно очевидно, что придворная карьера Мандта закончилась. Началось развенчание его «атомистической теории», ключевые посты при Дворе заняли новые люди, а темные слухи вокруг имени Мандта продолжали множиться. Поэтому после возвращения в Россию в конце 1855 г. Мандт быстро «сворачивает дела». Видимо, с Мандтом был достигнут компромисс. Он оставался числиться по Военному ведомству, получая жалованье и сохраняя все свои должности, но навсегда покидал Россию. В апреле 1856 г. обер-гофмаршал граф А. Шувалов направил рапорт на имя министра Императорского двора В. Ф. Адлерберга, в котором сообщал, что Мандт «возвратил прошлогодний свой заграничный паспорт, выданный из Министерства иностранных дел», и просил выдать ему новый загранпаспорт. 12 апреля 1856 г. Мандт получил новый загранпаспорт[801] и навсегда покинул Россию, где жил с 1839 г. Умер Мандт в 1858 г. В «Адрес-календаре» Мандта как почетного лейб-медика и консультанта последний раз упомянули уже после смерти, в томе за 1858–1859 гг.