Вольные кони - Александр Семенов

– Стало быть, никто, окромя нас, на Родниках не выскочил? – огляделся по сторонам Матвеич. – Видать и в самом деле рано нынче народ отшишковал. Припозднились мы, ну да ладно, попытаем счастье…

Тишина, взбаламученная убежавшей электричкой, быстро отстоялась, и они, присев на сваленные у насыпи старые шпалы, закурили. Усталость вышла из намаявшегося от тряски тела, холодный воздух остудил голову, и Валерка услышал: зябкий шорох шел по тайге. На осеннюю землю сходил слабый осиновый и березовый лист. Срок был осыпаться и лиственницам, но они пока не спешили сбрасывать тонкие шафранные одежды. Всю дорогу, пока не стемнело, мелькали за окнами вагона острые желтые свечки, подсвечивали фиолетовую в сумерках тайгу.

Во тьме под неровный шум, стекающий с хребта по распадку, недолго перемигиваются огоньки папирос. Матвеич курит торопливо, жадно – он все делает так, будто невтерпеж. Скоро он вминает окурок каблуком сапога в камни и резко встает. Следом торопливо поднимается Валерка и чувствует, как сразу ознобом одернуло спину – распарился в бушлате в душном вагоне. Под ногами тонко всхлипывает ледок. Матвеич поддергивает за широкие лямки горбовик и скатывается с насыпи, рассуждая на ходу:

– Думал заночевать у бабки Ксюши, вон ее окошко теплится, не спит без света. Да времени у нас в обрез. Холодно что-то сегодня, как бы к завтрему снег не нанесло. Лучше поторопимся, в ночь зайдем, на месте и покемарим, чайку попьем, пока шишку утро не подсушит. Так оно надежнее будет.

Мимо нежилых домов они прошли не спеша, пробуя ноги, а когда пересекли прошуршавший им вслед луг и тропа круто потянула в гору, Матвеич наддал ходу.

– Ни зги не видать, – буркнул Валерка в спину напарнику, – тут сам черт ноги сломит…

– Не боись, не заплутаем, я эту тропу на ощупь знаю, ты только не отставай, – глухо отзывается тот.

– Ну-ну, – снисходительно отвечает Валерка, ступая след в след.

Стоит беспросветная ночь. Лишь по небу рассеяна звездная пыльца, а здесь, у земли, непроницаемая мгла.

За орехом в столь позднее время Валерку Голощапова утянул Матвеич: седой, годившийся ему в отцы мужик. Жили они по соседству, но до этой поездки едва были знакомы. Да и что их могло связывать? Двор в двор стали жить всего года полтора назад, когда родители купили Валерке дом в городе: дорогой и добротный, с прицелом на будущее. Сами собирались вскорости перебраться в него, уехав из райцентра. А пока поселили в нем сына. И теперь не могли нарадоваться, что наконец-то он образумился.

Всю жизнь мечтали, чтобы парень выучился на инженера или врача, а хотя бы и на учителя. Но поначалу не заладилось: вернулся Валерка из армии, отдохнул положенный законом месяц и наотрез отказался поступать в институт, устроился на завод слесарем. Мать в слезы: да для чего мы тебя ростили! Разве что не причитала по его уже погубленной судьбе. Отец насупился, помолчал, но встал на сторону сына, урезонил мать – мол, парень по домашнему стосковался, по девушке, что ждала его, по друзьям, перебесится, в норму войдет, дать срок. Мы, Голощаповы – поначалу своенравны, потом покладисты! По его и вышло. Не сразу, правда, но спровадил отец Валерку в город, как бы дом сторожить. А он не очень и сопротивлялся, заскучал уже к тому времени в захолустном городишке, который за два года его службы в армии как-то полинял и съежился. Большинство друзей давно уже переметнулись на новостройки и писем не писали, оставалось жениться – да оно вроде и рановато, погулять хочется.

Очутившись в городе, Валерка задумался: и городским не стал, и деревенским остался, надо к какому-то делу прибиваться. Пойти мантулить на завод можно, но огорчать родителей не хочется, очень уж они хотят, чтобы сын в люди выбился. И решил попробовать сдать экзамены в институт, а что, чем он хуже? Школа у них в поселке была не из последних, и в учебе он толк знал. Стоило лишь решиться, а там вроде все само собой свершилось: позанимался на курсах, покорпел над учебниками да и поступил, несказанно обрадовав родственников.

Это было так же чудно, как вдруг оказаться вдвоем с полузнакомым соседом в полуночной тайге. А всего-то купил его Матвеич за горсть кедровых орешков. Посреди недели случился у Валерки перерыв в занятиях, началась учеба на военной кафедре. Он же в свое время, не будь дурак, задержался после демобилизации в армии и через полгода получил звание офицера запаса. Теперь все однокурсники, даже те, кто срочную служил, на плацу маршировали и гаубицы ворочали, а он заслуженно отдыхал.

Весь этот свободный день Валерка сиднем просидел дома, не зная, чем себя занять, а к вечеру зашел сосед и угостил орешками. И не успел он их перещелкать, как Матвеич доходчиво изложил ему свой план, не став рассусоливать. Хозяйский мужчина – Валерка таких уважал. Потому сразу и проникся доверием. Из этого разговора Валерка твердо уяснил одно: шишка в этом году уродилась невиданная и что даже он, Матвеич, не может припомнить, бывало ли когда такое кедровое изобилие, а уж походил на своем веку по кедровникам.

Валерке еще не приходилось колотовничать, а быть обузой никогда не любил. Опять же подмывало и это мужицкое дело испробовать. Авось не надорвется. Вон, Матвеича никак богатырем не назовешь: на голову ниже, сухонький, в возрасте, правда, жилистый. В общем, согласился. Горсть спелого сладкого ореха уговорила лучше всяких слов. Заезжать в тайгу договорились вечером в пятницу, последней электричкой.

– Ты, Валерка, на легкий орех не рассчитывай, – наставлял его Матвеич. – Шишка сейчас хоть и самая спелая, но времечко-то ушло. А может, дождик кедрачи прихватил и не обсушило, кто знает, я в той стороне дней десять не был. Напасть на орех всегда найдется: верховик ли налетит, посшибает, кедровка спустит да бурундук с белкой помогут. Всякий зверь нынче в кедрачах кормится. Ну а уж такие гаврики, как мы, с августа там ошиваются. Я-то свое взял, за глаза хватит. А вот ведь какое заразное дело: тянет в тайгу и все, будто с колотом не набегался…

Рассказывая, Матвеич стишал голос, пока совсем не перешел на шепот, взаправду, что ли, боялся спугнуть удачу? А чего ему было бояться? Весь отпуск оставил на кедровом промысле. Мог бы полеживать на диване, орешки пощелкивая.

– Горячий ты мужик, Матвеич, не по годам, – смеялся Валерка. – И как тебя жена отпускает от себя?

– Да что жена, – отмахивается тот, – тут шишка зазря пропадает, а он – жена-а! У меня еще один отгул есть, приурочу его к выходным, и рванем в тайгу. Я отгулы каждый год коплю, складываю, как деньги в шкатулку. Зиму вкалываю на полную катушку. А как осень пришла, будь добр, начальник, не томи, не упрашивай остаться, если не хочешь потерять передовика производства. Он, начальник, кто без меня? Морщится, куксится, пальцы гнет, а отпускает, хоть план синим пламенем горит. Так он всегда горит, никак весь не выгорит.

Попутно Валерка выясняет, что Матвеич берет его с собой в тайгу вовсе не от полноты соседских чувств. Срывалась его поездка: один напарник отказался и второй подвел. Честно говоря, оба они досыта наломались на промысле, добыли по десятку крапивных кулей ореха. И Матвеичу никак не удалось сманить их в тайгу еще разок. Пришлось идти по соседям. Валерка не в обиде – чего уж обижаться, позвал, и на том спасибо.