Петр I. Материалы для биографии. Том 2, 1697–1699 - Михаил Михайлович Богословский

драгоценностями погреба, изобилующего разными винами, ибо тут было токайское, красное будское (budense), испанский ceкт, рейнское, французское красное, не то, которое обыкновенно называется мускат, разнообразный мед, различные сорта пива, а также в довершение всего неизбежная у москвитян водка». По сообщению Корба, на пиру случился эпизод, вызвавший замешательство и тревогу: «У царя похолодел живот и начались схватки в желудке; внезапная дрожь, пробежавшая по всем его членам, внушила опасение, не кроется ли тут какого злого умысла. Генерал Лефорт, особенно встревоженный нездоровьем государя, велит врачу Карбонари-де-Бизенегг пощупать пульс.

Тот объяснил, что этот мимолетный озноб является следствием дурноты, и потребовал в качестве лекарства от болезни токайского вина, самый высокий сорт которого имелся на столе. Это удачное врачевание было приятно государю, и он не отложил надолго пользование столь целебным средством». Болезненный приступ не лишил, однако, Петра веселого настроения, выразившегося в шутливом разговоре с доктором Карбонари. «Он спросил у врача, почему тот решил продать жену. Врач, слегка засмеявшись, смело ответил: „Потому что ты откладываешь уплату годового жалованья“. Дело в том, что несколько дней тому назад Карбонари излагал свои стеснительные обстоятельства князю Ромодановскому и просил жалованья. На совет князя занять денег врач тотчас возразил, что кроме жены у него не остается никакого другого залога; но если князь решится дать ему денег взаймы, то он готов ее заложить или продать. В общем с лица его царского величества не сходило самое веселое выражение, что являлось признаком его внутреннего удовольствия»[798].

XIX. Казни 17 и 18 октября

Наутро 17 октября опять были казни.

Казнь происходила в Преображенском, на открытой равнине, куда выведены были 109 стрельцов. Им отрубили головы.

18 октября казни происходили в нескольких местах и с новым разнообразием в формах. Семь человек сложили головы в Преображенском. Из них двое — нам уже известные сотенный Колзакова полка Ивашка Клюкин и пятидесятник того же полка Аничка Сидоров, отнесенные к группе пущих воров и заводчиков, почему и казнь была им отложена, хотя они были пытаны еще в сентябрьских розысках. Оба были, как припомним, из числа стрельцов, близких к Ваське Зорину. Против Анички Сидорова еще на розыске у боярина Шеина под Воскресенским выдвигалось обвинение в том, что он, выслушав бунтовскую челобитную Зорина, хвалил ее и говорил, что она им, стрельцам, годна. В Москве он допрашивался в застенке князя Ф. Ю. Ромодановского в первую же очередь вместе с виднейшими стрелецкими главарями 17 сентября и здесь колебался в показаниях, то запирался, то винился, но был уличаем сотоварищем, также одним из главарей, Васькой Игнатьевым, что действительно про челобитную Зорина, выслушав ее, сказал: «Хороша!» «И то слово, — показывал на него Игнатьев, — у них было меж Торопцом и Ржевою Володимировою за ужином на стану», а затем многократно и на дальнейшей дороге, когда они ехали вместе в одной телеге. Против сотенного Ивашки Клюкина были показания на Воскресенском розыске, уличавшие его в нескольких деяниях: тоже был из слушателей челобитной Зорина, принимал у мятежных стрельцов порох для раздачи, передал Зорину известное уже нам коллективное письмо от четырех полков для доставки его боярину А. С. Шеину, чтo Зориным и было исполнено. Он фигурировал затем в застенке князя Ф. Ю. Ромодановского на общем розыске 19–22 сентября, где Васькой же Игнатьевым изобличался в том, что, когда перед Воскресенской битвой приезжал к ним, стрельцам, генерал Гордон и уговаривал их принести повинную и идти в назначенные места, он, Ивашка, полчанам своим после молебна говорил: «Стой-де, братцы, что Бог ни даст». Васька Зорин и Артюшка Маслов показывали на него, что он о челобитной Зорина знал[799], а распоп Ефимко Самсонов уличал его в том, что он в полках говорил: «все-де мы страждем от бояр!» После упорного запирательства Клюкин «с третьего огня» во всем повинился. Сидорову и Клюкину головы были снесены «мечем», как об этом специально отмечено в списке казненных 18 октября[800]. Меч впервые применен был в этом случае как орудие казни; это было нововведение, заимствованное с Запада.

Кроме этих двух видных участников бунта, Клюкина и Сидорова, там же, в Преображенском, были отрублены головы еще пятерым стрельцам, но уже топором, причем, вероятно, сравнивалось действие того и другого инструмента. Эти пятеро были малолетние, хотя обыкновенно несовершеннолетние стрельцы освобождались от смертной казни. Так было под Воскресенским монастырем, так было и в предыдущие дни казней 30 сентября и в октябре, и решительно нельзя понять, почему для этих пятерых было сделано такое исключение. Двое малолетних были Чубарова полка: Тимошка Скачков и Ивашка Безпалый. Первый из них, Тимошка, 14 октября приводился в застенок князя В. Д. Долгорукого, но там пытке подвергнут не был, потому что показал, что «был наперед сего в сем деле пытан и во всем вину свою принес». Он был из тех восьми стрельцов, раненных в бою под Воскресенским, которые оставлены были в Воскресенском монастыре и оттуда в сентябре присланы в Москву. Другой, семнадцатилетний стрелец Ивашка Беспалый, допрашивался 14 октября в застенке князя М. Г. Ромодановского, где после некоторого запирательства в предложенных ему вопросах по поводу слухов о смерти государя и об удушении царевича с пытки с 15 ударов признался, что о том и другом слышал. На вопрос о письме царевны он сказал, что то письмо «снесли из Девичья монастыря бабы, а кто бабы снесли, того он не ведает». Его показание ничем не отличалось от показаний целого ряда других таких же несовершеннолетних стрельцов и совершенно не давало основания для заключения о какой-либо его особой виновности. Из остальных трех казненных несовершеннолетних Ивашка Клей, или Клюй, 18 лет, принадлежал к той партии стрельцов, которая прислана была из Суздаля, сидела в Николаевском Угрешском монастыре и которая была казнена 11 октября, но Ивашка Клюй в именных списках того дня, 11 октября, помечен был в числе освобожденных от казни за малолетством[801].

Другим местом казни 18 октября был Девичий монастырь. Здесь на поле перед самыми стенами монастыря были повешены еще 47 стрельцов в прибавку к стрельцам, повешенным там ранее, 12 и 13 октября[802]. В это число вошли 31 десятник Чубарова полка, перевезенные в Москву из Владимира и Мурома и сидевшие до передачи их в Преображенский приказ в подмосковном селе Черкизове и затем 14 и 15 октября бывшие на розысках у князя М. А. Черкасского, у князя В. Д. Долгорукого и у А. С. Шеина. В то же число 47 вошли двое рядовых из той же сидевшей в Черкизове партии: Васька