Арена - Никки Каллен

— Перл, привет! — Ив первым увидел их, сразу подал ей бокал с вином; он был в красном свитере, зелёных джинсах; яркий, как радуга.

— Ребята, познакомьтесь, это Снег Рафаэль, — она помахала руками, привлекая внимание. Высокий черноволосый парень встал с дивана, подошёл к ней, поцеловал в лоб; Снег вспомнил: у него роскошный голос, как старое красное вино, мягкий, глубокий, сладкий, но не приторный, с сексуальными вздохами; он играл одного из диджеев и пел за Элвиса и Луиса Армстронга; он был в чёрной рубашке с короткими рукавами, приталенной, с серебристой ручкой в кармане на груди, с погонами, и в чёрных классических штанах с чёрными спущенными подтяжками; «настоящий гангстер», — подумал Снег; «Снег, это Ним, Ним, это Снег», — представила их Перл; они встретились глазами — у Нима они были поразительными — настоящими чёрными, без зрачков, и только в глубине мерцали золотые искры, будто проплывала русалка, блестя хвостом; кожа у него фарфорово-белая, красоты изумительной, брови тяжёлые, чёрные; Ним не подал ему руки; Снег подумал, что не хочет неприятностей, Перл слишком откровенно смотрит на него, и лучше бы ему поехать к Луцию, сидеть у камина, пить глинтвейн или очередной чай, с мятой например; но Перл знакомила его уже со всей труппой: святого Каролюса играл настоящий принц, синеглазый, загорелый, темноволосый парень, с поразительной красоты чертами — чистыми, резкими, одухотворенными; Снег подумал, что он на месте Перл скорее влюбился бы в него — тот ещё не переоделся после роли, сидел в монашеской рясе и был похож на молодого средневекового учёного, только открывающего мир, звёзды и основы поэтики; его звали Жюстен Готье. Парня, который играл второго диджея, со звонким, мальчишеским, весенним — капель, группа Fools'Garden — голосом, звали Ноэль Нолан; он пел за Гарри Барлоу, и за Мэрилин Монро, и за Oasis; светловолосым, голубоглазый, в синей футболке со значком Супермена, он был самым молодым и даже юным; «наверное, на роликах всё лето катается и любит фильм «Амели», — подумал Снег, — и спит, как Макс, в пижамах, смешных, с мишками»; лицо у него было смазливое, такой мальчик из бойз-бэнда; постер на стенку в комнате младшей сестрёнки на сезон; это если смотреть на него мельком; а если внимательнее — то уже не оторваться — его лицо было потрясающим, подвижным, как вода, как свет; тысяча выражений, гримас, как у Джима Керри; как калейдоскоп. Парня, игравшего Марка Аврелия, персонажа, раскачивающегося в гамаке с томиком Цицерона, звали Эжен Сен-Жюст; он был изящный, щеголеватый, в сюртуке, в галстуке-шарфе, завязанном узлом «байрон»; похож на Джонни Деппа — тонкостью и беззащитностью черт; карие глаза, алые губы, тёмные пряди на щеках… Снегу дали бокал вина: «или пива?», он пожал плечами; на красном диване, в центре всех разговоров, сидел Джош Оранж; хорошая стрижка — короткая чёлка и пышные виски, чёрная футболка с короткими рукавами поверх оранжевой с длинными, широкие джинсы с цепями; Снег подумал, что ему идёт быть сценаристом элегантных камерных короткометражек и собирать фильмы про копов; он выразил своё восхищение спектаклем; кажется, Перл представила его как композитора, потому что с ним все говорили об «Улице Жанны…», Джон обожал мультфильм «Стажеры», а Эжен — мультфильм по мотивам картин Тулуз-Лотрека, очень красивый и очень сюрреалистичный, про девушку, приезжающую из Прованса покорять Париж, такая помесь «Мулен Руж» Лурмана и «Наны» Золя: «Малышка-девчушка впервые в Париже А грохот как ливень клокочет и брызжет Малышка-девчушка идёт через площадь А грохот прибоем булыжники лижет Малышка-девчушка бульваром идёт Мимо надутых лощёных господ И стук её сердца не слышен Парижу», — прочитал Эжен Элюара; Снегу нравилось с ними, но его ждал Луций; и ему казалось, что это важнее; что разгадка — у Луция, а не здесь; «тогда я покажу ещё инсталляцию», — сказала Перл, взяла его среди гама за руку, и это было обещание тишины; «я покажу», — вдруг появился рядом Ним; Снег почувствовал: страх, опасность — нет, не то; он пытался понять, что испытывает, когда натыкается взглядом на Нима, — ощущение тёмной лестницы: «иди осторожно, здесь ступенек не хватает»; они нашли куртки, пальто, вышли втроём во внутренний двор; была тишина, и опять тихо падал снег — но не грозно, а лирично; и Снег увидел часы: это был шедевр скульптуры — серебряные мальчик и девочка сидели у подножия больших песочных часов; часы двигались — сейчас нижняя часть была полна, Ним толкнул их, и они безмолвно совершенно, не скрипя, повернулись — такие большие, в человеческий рост, встали, и песок зашуршал вниз; «их хватает где-то на час, — сказал Ним, — летом все развлекаются, крутят их туда-сюда; первая половина девятнадцатого века; мы купили их у мистера Эйви»; «в них есть что-то от немецких романтиков, — отозвался Снег, — «Лесной царь» Гёте… не знаю… дети, которые ждут смерти…», — и стало так тихо, что Снег услышал сердце Перл; но не услышал Нима. «в этом городе, — подумал он, — живёт дракон; он прилетает за ними, раз в двадцать лет… и они отдают ему детей, чтобы жить красиво — среди гор, предаваться искусству… только как же они отдали Анри, сокровище…» Вдруг раздались шаги, скрип снега, «ау, Рафаэль, вы здесь?» — голос Луция, запах апельсинов — Снег читал, что его часто чувствуют ясновидящие перед видениями… «Да, я здесь, смотрю на часы», — откликнулся он, а что-то тёмное продолжало давить ему на виски, пытаясь проникнуть в самую суть, и шептать: «зачем ты здесь? что тебе нужно? тебе не победить меня…» — так явственно, так чётко, что Снегу хотелось спросить Перл и Ним: вы слышите? вы слышите? — как Гарри Поттер на змеиное «Убей их»; «я так и знал, жуткие, правда?» — сказал Луций совсем рядом; Ним надул губы, Перл засмеялась; «вы нас терпеть не можете, мэр; на спектакли не ходите, часы осуждаете» «Ним, не сердитесь… они интересные, но, видимо, в душе у меня есть печаль, и мне эти часы о ней напоминают…»; «очень поэтично», — поддразнил Снег, когда они залезли в джип; Перл взглянула на Снега на прощание с нескрываемым сиянием в глазах; словно у них всё было, и ещё будет: кольцо, путешествие, номер для новобрачных; «ох, этот театр… я очень люблю Жюстена Готье, он хороший актёр, красивый малый; кстати, отличный стрелок, если что; живёт за городом, как и я; ездит на разбитом «хаммере»; читает книги и стреляет по банкам из винтовки; ему предлагали роли в блокбастерах, с красивыми женщинами, сигарами, взрывающимися машинами, а он вернулся всё-таки в Арклоу, потому что они, видите ли, все учились вместе и решили, что возродят театр…» «я тоже не люблю театр, но то, что я видел сегодня, меня потрясло; у меня даже слов не хватает в запасе… гениально… ослепительно… рождение сверхновой…» «я не против театра… я против, чтобы люди сюда возвращались…» Снег посмотрел на Луция: в свете фонарей с улицы лицо его опять было блистательным и юным; молодой капитан — фрегата, эскадрильи, звездолёта. «Так всё-таки это дракон?» «дракон?» «кто-то или что-то приходит и раз в двадцать лет убивает детей…» Луций пожал плечами: «на самом деле, в отличие от Эсме, я правда не помню, что было, пока я учился в школе; вообще не помню ничего трагичного; наверное, она права: я слишком был погружён в свои мечты и вычисления»; «а почему вы не стали инженером?» «я стал инженером; у меня диплом Кембриджа; я специалист по мостам»; «а почему?…» — хотелось ещё спросить, но Снег понял, что узнает, разгадает, ему откроют; взял сигарету из пачки Луция: «можно?» — и стал смотреть на дорогу в окно — город уже закончился, и они ехали по лесу; «вон там, — показал поворот Луций, — база; а туда — бродить дикарём; есть такая разновидность туризма; в горах попадаются домики, шале, с печкой, одеялами, запасами воды и еды, свечей; там можно пересидеть непогоду; можно даже спастись от лавины, но воздух быстро заканчивается»; они въехали в густой лес, а потом вдруг остановились, и Снег увидел дом — двухэтажный, деревянный, с красной крышей, весь в огнях, будто там шёл бал; «ой, у вас там…» «нет, просто моя жена любит, когда везде горит свет»; они вышли; дом был хорош — Снег подумал, что с таким количеством окон жить здесь одно удовольствие: сесть ночью на кухне, сварить себе какао и смотреть на лес и горы, слушать вечность, небо; они поднялись на крыльцо — деревянное, дверь была стеклянной; прихожей, холла не было — сразу начиналась гостиная, огромная, будто на весь этаж: камин, кресла-качалки, шкуры на деревянном полу, балки, с которых свисали лампы, сделанные под старинные, со свечами; и всюду картины, яркие, загадочные, — лес: на рассвете, в полдень, в сумерки, ночной — продолжение Моне; и книжные полки — «ого», — сказал Снег, оценив количество томов: «а я что говорил», — сказал Луций; он увидел, что дом понравился Снегу, и улыбался, а потом, когда Снег согрелся, снял с него пальто, позвал кого-то из глубины: «Рэйвен!» — и она вышла — из кухни; и Снег понял, почему Луций живёт в Арклоу, а не в Лондоне или Нью-Йорке; почему он забыл про свой диплом, про вычисления, про костры амбиций; она была в белом платье, расшитом золотым и зелёным, которое мелодично шуршало, точно в складках прятались крошечные колокольчики; в сияющие и тоже золотые, до пола, волосы были вплетены жемчужины; в руках она держала чашку: белую, фарфоровую, с порванным на куски салатом, будто обычная женщина — готовит ужин.