Деревенский бунт - Анатолий Байбородин

Словом, с коммунарами и нарами не по пути, а про иные партии не ведал, да и ведать не желал: кому в радость в мусорном баке шариться?! Можно бы к либералам качнуться, но вспомнил: знакомец вступил в либеральную партию, жена ворчит: «Под ноги не глядишь, вечно угодишь в навоз…» Думал: калачом не заманят в партию, даже русскую народную, не говоря уж про блатную, хороводную, и вдруг, избегающий суеты, возлюбивший отрадное уединение на лесной заимке, очутился в «Партии батраков»… Пили чай у Егора Горюнова, деревенского поэта, судачили о рыбалке и грибах, о картинах и стихах, Василий Иванович и поманил в партию:

– …Такие вам, мужики, литературные вечера закатим, губерния содрогнётся…

– Какие вечера?! – заприбеднялся хитрый Горемыкин. – Выйти не в чем…

– Будет вам, мужики, по штанам, а может, и по пиджакам, – посулил Василий Иванович. – Раскошелимся…

– У вас такая партия… сошьёте из крапивных кулей – батраки же…

– Какие кули?! Такие обновы справим, в кино ходить не стыдно…

Смех смехом, но так и очутились мы с Горюновым в «Партии батраков России». Уговорил-таки Василий Иванович… Хотя… душа б не лежала, так и обновами бы не соблазнил, палкой не загнал; но, видно, судьба, кою и на кривой кобыле не объедешь… Но долго клял судьбу, а заодно и батрачьего вождя, когда без гроша в кармане ходил кандидатом в Губернское собрание, а потом и в Думу: тьму времени убил, повесть на корню загубил… кстати, о вражде батраков и кулаков, и ведь заведомо знал, что пустые хлопоты.

А Губернское собрание искало потерянные миллионы; ох, в русскую старь, дабы выведать подноготную правду, загнали бы вам, депутаты, иголки под ногти – мигом бы деньги нашлись. А в Поднебесной всех бы перевешали на фонарных столбах… Вспомнилось: у Василия Шукшина в горьком сказе мужик украл машину дров, и мужику дали два года; а тем, которые страну украли, ордена дали… И так обрыдли мне нудные допросы депутатов, что я, не в силах обороть сон, задремал, опершись на руку, прикрыв глаза ладонью, словно глубоко задумался о казённых миллионах, что, словно зерно, высыпались из дырявого куля, и наглые воробьи махом зерно склевали; на то у них и прозвище воровское – «вора бей»… Вначале сквозь дрёму ещё нет-нет да и оглядывал Собрание, а потом, как провалился в обласканную солнцем душистую копну сена… И приснился кошмар: сижу на завалинке… слава Те, Господи, не нары… подле родной избы, а рядом – деревенский пастух Кеша, с коим в отрочестве овец пас.

«Слыхал, паря, в депутаты целишь… – вздохнул Кеша, сокрушённо покачивая головой, сердобольно глядя на меня, как на хворого. – Ишь, со свиным рылом да в калашный ряд попёр… А это ж надо пару соперников завалить да пару миллионов притащить… А у тебя в кармане – блоха на аркане, да и смирный, мухи не обидишь…» – «Ты, дядя, Кеша, чернухи нагляделся в телевизоре… Оно, может, попервости и случались свары, а нынче – по закону, нынче в депутаты честные люди прут…» – «Чернухи нагляделся?! Честные люди прут?! Счас, паря, увидишь: три кандидата приедут агитировать… А вот они, легки на помине, чтоб им ни дна, ни покрышки…»

И верно: возле клуба деревенские гуртятся, а на дощатом пятаке, где юнцом плясал под гармонь, – три бугая в чёрных пиджаках, при галстуках. Бугаям бы хвосты быкам крутить, так нет – в политику полезли… «Кандидаты в депутаты…» – догадался я, вслушиваясь в речи.

«Господа скотники и пастухи, конюхи и доярки! – возгласил кандидат. – В натуре, ежели отдадите голоса за меня, обещаю каждой бабе ситца на сарафан, мужику по бутылке, парню – невесту, девке – жениха. Без базара… Из Мозамбика выпишу – бабло есть… – И тут я разглядел: подле кандидатов горбатятся крапивные кули, в которых ранешние колхозники возили комбикорм свиньям. – Короче, ближе к ночи, буду вас ублажать, оборонять!.. Буду за вас кровь проливать!..»

Тут подлетел другой кандидат с крапивным кулем, отпихнул соперника и орёт благим матом: «Нет, в натуре, я буду вас защищать!.. Я буду за вас кровь проливать!..» – «Нет, я буду за вас кровь проливать!» – возмутился первый, ухватил второго за горло и душит…

Не успел задушить; третий кандидат, быкообразный детина, косая сажень в плечах, молча схлестнул соперников лбами, те и утухли. Подобрал их кули и заверил избирателей: «Они вам, в натуре, по кулю сулили, а я – три…»

А дальше приснились такие чудеса – дыбом волоса: к отаре овец, что паслись в степи, подкрались три волка, напяливших овечьи шкуры. Ощерились звери друг на друга, завопили по-волчьи: «Я буду защищать овец!..» – «Нет, я буду овец защищать!» – «Нет, я!..» И клацают зубами, а глаза, обращённые к овцам, горят алчным пламенем; и сцепились в яростный клубок, порвали друг на друге овечьи шкуры; а потом два волка, поджав хвосты, покорно заскулили, а матёрый волчишше, поправив на плечах рваную баранью шкуру, пошёл защищать овец…

Тут и разбудил Василий Иванович: близилась моя очередь вещать. Когда, вспотевший и очумевший от кошмарного сна, вышел на трибуну, глянул в зал и со страха обомлел: «Господи милостивый, куда меня, батрака, занесло?!» От крестьянской родовы достались мне в наследство кирзовые сапоги, телогрейка, китайские кальсоны с начёсом и дикий страх перед начальством, даже мелким, вроде колхозного бригадира; а тут …у страха глаза, что плошки, не видят ни крошки… а тут почудилось: сто больших начальников уставились на меня, и во взглядах холодная усмешка: мол, это ещё что за чудо в перьях на трибуну выползло?! Писа-атель, про заек пишет… Ну, давай, клоун, повесели публику… Тряскими руками перебрал я листья речи, и решил хоть выдержки зачитать, иначе захлопают: деловые, вечно спешащие, для коих время – деньги, некогда пустяками заниматься, думать о душе. Пусть о душе попы печалятся: им больше делать нечего, профессии нету. Есть ещё писатели-душеведы, тем абы в пень колотить, день проводить, – лодыри несусветные… Вот и пусть на пару с попами о душе пекутся…

Глянул я в зал: депутаты, слитые в одно холёное, надменное, вельможное лицо, смотрели на меня стыло, не мигаюче, словно на допросе …эх, к стенке бы да пулю в лоб, черносотенец же… но я уже перетрясся, и, корявый, картавый, стал дерзко вещать:

– Российские власти, исполнительная и законодательная, коли не враги родному народу, обязаны понять: без возрождения в душах спасительных духовно-нравственных основ, выработанных нацией за десять веков, не будет возрождения России. Гениальный проект социально-экономического возрождения России породит более гениальное мошенничество, казнокрадство и мздоимство, в гнилом болоте которого сгинет даже самый благочестивый проект. Бешённые деньги, отсулённые казной на возрождение российского хозяйства, осядут в карманах «гениальных» чиновников и деляг, а мужику с серпом и молотом от капиталов достанется лишь пеньковая удавка, да и то, сам верёвку намыль, на мыло разорись. Спасут Россию – лишь спасённые души, а спасение лишь в любви к Вышнему и ближнему. Возрождение в душах нравственного света возможно лишь путём приобщения нации к небесным и земным идеалам добра и совести, воплощённым в народно-православном искусстве. А посему во власть должны прийти не просто професионалы, но люди, для коих великая честь – положить судьбу на алтарь народного счастья. За други своя не жалей живота… Российская законодательная власть, коли жаждет слыть народовластной, обязана исходить из идеалов Земского, Губернского, Всероссийского Соборов, равно представляя все сословия: дабы в парламенте рядом с чиновным, деловым людом заседали крестьяне и ремесленники с трудовыми мозолями, выдающиеся учёные, талантливые, глубинно народные писатели, художники и педагоги, – деятели, возлюбленные не властью и капиталом, а церковноприходским простолюдьем, ибо они честнее безбожников…