Анна Болейн. Страсть короля - Элисон Уэйр

– Я видел его перед обедом при дворе.

Знает ли отец о том, что происходит? Он был членом королевского Тайного совета, и его назначили в это Большое жюри. Анна вспомнила, каким озабоченным выглядел отец в момент их последней встречи. Неужели он знал о готовящемся аресте и не предупредил ее? А Джордж? Если бы Джордж знал, то перевернул бы ради ее спасения небо и землю. Поговорил бы с королем и бесстрашно бросился бы на ее защиту. Анна не могла вынести мысли о том, как будет переживать брат, услышав о ее аресте.

– А где мой милый брат?! – в отчаянии воскликнула она.

– Я оставил его во дворце Йорк, – ответил Кингстон.

Леди Кингстон потянулась и положила ладонь на руку Анны:

– Мадам, бесполезно сходить с ума.

Но Анну обуял страх. Она вспомнила, что еще кто-то неназванный был обвинен в измене. Кто это мог быть?

– Я слышала, что вместе со мной обвинили троих мужчин, – сказала она, – но не могу ответить на это ничем иным, кроме «нет»! Я не сделала ничего дурного, даже если мне придется в доказательство этого обнажить свое тело!

Сказав это, Анна изобразила, будто распахивает лиф платья, а потом истерически расхохоталась над абсурдностью своих слов. Кингстон напомнил ей, что Норрис и Смитон свидетельствовали против нее. От Смитона этого можно было ожидать, потому что он не джентльмен, но не от Норриса. Он ни за что бы ее не предал.

– О Норрис, неужели вы обвинили меня? – выпалила она, и плач перешел в слезы. – Вы теперь вместе со мной в Тауэре, и нам суждено умереть. И вы, Марк, тоже здесь, – сетовала она, вспоминая, что тот тоже невинен. Потом подумала о матери, которая до сих пор лежала больной в Хивере. Новость об аресте дочери и все эти шокирующие наветы плохо скажутся на ней. – О мать моя, ты умрешь от горя! – воскликнула она.

Мысль была невыносимой, и Анна быстро сменила тему, заговорив о своих опасениях за леди Уорчестер, ребенок которой мог умереть во чреве.

– А что стало причиной? – спросила леди Кингстон.

– Огорчение из-за того, что случилось со мной.

Наступила тишина. Анна повернулась к констеблю. Ей отчаянно хотелось узнать, совершат ли над ней правосудие.

– Мастер Кингстон, я умру без суда?

Тот покачал головой:

– Самым ничтожным подданным короля не отказывают в этом.

Анна засмеялась. И не могла остановиться.

Было десять часов. Священник давно ушел, и Анна у себя в кабинете заканчивала читать молитвы, предписанные ей в качестве легкого наказания, когда услышала, как леди Кингстон сказала в соседней комнате ее теткам, что Смитону наконец нашли комнату в Тауэре и что она хуже, чем у Норриса. Боже, знать бы, где разместили Норриса. Однако, упав в изнеможении на кровать после самого ужасного дня в своей жизни, Анна почувствовала, что даже присутствие его где-то рядом – слабое утешение.

Спать было невозможно. Анну и до ареста мучили кошмары, но теперь они стали в сотню раз хуже. Она не сомневалась: Генрих хочет от нее избавиться, чтобы взять себе третью жену, которая родит ему сыновей, не создавая проблем, возникших, когда он пытался отделаться от Екатерины. Но она, Анна, согласна уйти тихо – если только ей представится такой шанс – и заявит об этом, как только сможет. Вероятно, это единственный способ сохранить жизнь. Или Генрих просто пытается запугать ее, чтобы добиться покорности? Сколько раз его угрозы оказывались пустыми словами… Не может быть, чтобы он хотел ее смерти, ведь когда-то она так много для него значила.

Анна старалась побороть страшные видения того, как встает на колени перед колодой и ждет, когда опустится топор… Ужасно! И она еще думала, что изнасилование – самое страшное, что может сотворить мужчина с женщиной! Мысли шли по одному и тому же кругу – бесконечная, вьющаяся спиралью пытка.

Наконец за окном забрезжил свет еще одного яркого майского дня.

Через несколько часов Анне разрешили посидеть в обнесенном со всех сторон стеной Саду королевы с нестриженой лужайкой и неухоженными цветочными клумбами. Ее сопровождали четыре стражницы, и Анна заметила, что леди Кингстон, якобы занятая шитьем, пристально следит за ней. Открытая враждебность леди Шелтон ничуть не смягчилась. Это было обидно, особенно после того, как Анна оказала ей честь, назначив ко двору Елизаветы.

– Почему вы так злитесь на меня, тетушка? – рискнула спросить Анна.

– Вы сами знаете! – прошипела леди Шелтон. – Не хватило вам того, что вы опозорили нашу семью, так еще разрушили репутацию моей Мадж! Вы будете отрицать, что толкнули ее в руки короля? Или что этот Норрис – человек, которого она любила, изменил ей с вами? Благодаря вам ее доброе имя опорочено и счастье разрушено.

– Все это неправда, – возразила Анна. – Я не позорила честь нашей семьи, потому что была верна королю. Все эти обвинения – ложь. Я никогда не обманывала ни его, ни Мадж с Норрисом. А соблазнить его милость предложила мне она сама.

– Лжете! Моя дочь никогда не сделала бы такого.

– Прошу прощения, но я вынуждена вас огорчить. Спросите ее сами.

– Я знаю, какой получу ответ. Но ваши злодеяния этим не исчерпываются, что мне прекрасно известно. Вы заставляли меня портить жизнь леди Марии, этой бедной доброй девушке, которая жила в постоянном страхе, что вы с ней расправитесь. Вам бы понравилось, если бы подобным образом обходились с вашей дочерью? Подумайте об этом, мадам, потому что, возможно, скоро вас здесь не будет и вы не сможете ее защитить.

– Леди Шелтон, думаю, вы сказали достаточно, – подала голос леди Кингстон.

Анна вся дрожала. Она действительно могла встретить смерть, и если что и тяготило совесть, так это ее обращение с Марией.

Леди Кингстон смотрела на Анну с жалостью.

– Полагаю, вам следует воздержаться от угроз, – заметила она леди Шелтон. – Нам пока не известно, что произойдет с королевой. Мы ждем распоряжений короля.

Значит, надежда все-таки была. Анна не знала, сколько еще сможет продержаться в обстановке неуверенности и постоянно переходя от надежды к отчаянию, но твердо решила: если Генрих освободит ее, она будет по-настоящему добра к Марии и постарается загладить вину за все неприятности, которые ей причинила.

Миссис Коффин, которая кормила птиц крошками со стола, села рядом с Анной:

– Мне очень жаль, что вы оказались в столь трудном положении. Я не могу понять, почему так случилось. Говорят, все произошло из-за каких-то слов вашего камергера. Зачем сэр Генри Норрис клялся отцу Скипу в том, что вы добродетельная женщина? К чему вообще заводить разговор о подобных вещах?

Анну осенило: миссис Коффин и остальные дамы были приставлены следить за ней и выуживать признания в прегрешениях, чтобы она собственными устами подтвердила обвинения. Без сомнения, всякое ее слово передавали Кингстону, а потом и Генриху!

– Я попросила его сделать это, – сказала Анна, решив, что наилучшая тактика – говорить правду. – Мы с ним в шутку обменялись несколькими фразами, не больше, и боялись, что нас могли подслушать и неправильно истолковать наш разговор. – Она вспомнила ту злополучную беседу с Норрисом.