Русские распутья или Что быть могло, но стать не возмогло - Сергей Кремлев

Странно, что марксист (впрочем, скорее, начётчик от марксизма) Покровский не увидел, что гнев и репрессии Петра обращались не против всех, а против горстки… Именно – горстки, если сопоставлять численность высокопоставленной зажравшейся группы даже не с численностью всего народа России, а с численностью только особо деятельной его части.

Похоже, Покровский, хотя и числил себя большевиком, психологически отделял себя и вообще «образованные» слои от основной «тёмной» массы простонародья, не понимая, что его «всех…» и «всеобщего» имеют не более массовый и всеобщий смысл, чем выражения «весь Петербург» и «вся Москва»…

Ломоносов сжатым описанием царствования Петра заканчивает свой «Краткий Российский летописец», но даже предельно концентрированная информация о Петре занимает в «Летописце» несколько страниц.

Завершается это описание словами: «Много претерпел в великих своих трудах препятств, огорчений и опасностей… государь, – от природы нравами непамятозлобивый, слабостям человеческим терпеливый и больше подданных приятель, нежели повелитель в предприятиях и трудах твердый и непоколебимый, бережливый домостроитель и наградитель щедрый, в сражениях неустрашимый воин и предосторожный военачальник, в союзах надёжный друг и остроумный политик, во всем Петр Великий, отец отечества».

Ломоносов был младшим современником Петра – в 1725 году, когда Пётр умер, Ломоносову исполнилось 14 лет. И вышел Ломоносов из, как раньше говорили, «самой гущи народной»…

Свои сведения о Петре Ломоносов черпал и из документов, конечно – причём все бумаги ещё, так сказать, хранили тепло рук Петра, который эти бумаги писал или читал… Но Ломоносов знал Петра и по живым рассказам о нём тех, кто хорошо помнил царя, работал с ним, или просто видел его…

Наконец, Ломоносов – особенно в свои первые петербургские годы, был погружён в жизнь той самой «народной гущи», из которой вышел в путь к академическим высотам. А ведь Петра помнили и судили не только в златых палатах дворцов, но и в народе. Тем не менее, Пётр в описании Ломоносова безупречен.

Скончался Пётр неожиданно (а, возможно, был и отравлен) и далеко не совершил всего, что мог и должен был совершить. Если бы он прожил ещё лет десять, то его всё более зрелый государственный разум и опыт, помноженные на возрастающую зрелость былых «птенцов гнезда Петрова» – окончательно оперившихся и отправленных им в большой государственный полёт, наверняка дали бы нам такую Россию, которая могла бы стать лидером и справедливым арбитром мира. Ведь, освоившись в Европе, связав возможных противников пусть и ненадёжными, но – союзами, Пётр был предельно рационален и прагматичен. Он был велик и как политический мыслитель, и как политик-практик. Скептический герцог Сен-Симон в своих мемуарах восторженно сравнивал его с героями древности.

Сен-Симон же дал описание той политической ситуации, в которой проходили переговоры Петра с французами во время визита Петра во Францию в 1717 году:

«Войска царя стояли в Польше и Мекленбурге, и эти последние крайне тревожили английского короля (бывшего одновременно и ганноверским курфюрстом. – С.К.)… При всём том царь выразил горячее желание установить тесный союз с Францией… Он играл огромную роль и в Азии, и в Европе, так что Франция весьма выиграла бы от тесного союза с ним…. Он… хотел постепенно вырвать нас из нашей зависимости от Англии; это ведь Англия вынудила нас проявить прямо-таки неприличную глухоту к его предложениям… Потом пришлось долго раскаиваться, что мы поддались гибельным чарам Англии и так по-дурацки презрели Россию»…

Дурацкая – по оценке, заметим, француза – политика Запада по отношению к России станет впоследствии дурной традицией европейской дипломатии. А ведь петровская Россия вполне могла быть фактором подлинного, прочного европейского равновесия. Французская запись речей Петра на парижских переговорах 1717 года гласит: «Поставьте меня на место Швеции. Система Европы изменилась, но основой всех ваших договоров остаётся Вестфальский мир. Почему в своё время Франция объединилась с Швецией? Потому что тогда король Швеции владел землями в Германии, и силами Швеции… этот союз мог уравновесить могущество австрийской империи. …Сила русской империи бесконечно возросла, и я, царь, предлагаю вам себя на место Швеции…».

Это был рациональный подход, не устаревший даже сегодня. Подставим в словах Петра вместо «Швеции» «Америку», и эта линия внешней политики Петра будет выглядеть вполне современно и очень плодотворно.

Конечно, если лидеры России будут радеть о России и её мощи не меньше, чем радел Пётр.

Пётр мог бы сделать много больше, если бы прожил больше. Однако и то, что было сделано, обеспечило России уже в XVIII веке великий удел – несмотря на последующие изгибы и вывихи в нашей истории в этом веке.

Петровская эпоха – одна из немногих эпох русской истории, которые можно рассматривать в исторической ретроспективе как практически безупречные в свете их исторических результатов и положительного влияния на будущее… При Петре и под руководством Петра Россия использовала исторические возможности максимально, не упуская их…

Ещё бы! Пётр – это ведь не президент Путин!

Что же до «подсчётов» тех экономических и человеческих потерь России, которые якобы одни и дала эпоха Петра, то подобные подсчёты в историческом отношении оказываются, по сути, интеллектуальной диверсией.

Относительно точные данные о населении России можно отсчитывать, пожалуй, от петровских ревизий, да и то надо говорить, скорее, об оценках, а не о достоверной статистике. В разных источниках цифры населения России отличаются в разы! К тому же переписи и ревизии, хотя их порой и смешивают, – это разные вещи. В ходе ревизий переписывалось лишь податное население – то есть, взрослые лица мужского пола, подлежавшие обложению подушной податью. При этом ревизии дают, конечно, представление и об общей динамике роста численности населения.

Но данные ревизий XVIII века выявляют вполне определённую и отнюдь не катастрофическую картину.

Академик Покровский приводит цифру населения по петровской ревизии после Северной войны в 5 600 000 человек. Через двадцать лет елизаветинская ревизия – скорее занизившая общую цифру, дала результат в 6 643 000 человек, первая екатерининская ревизия – 7 363 000 человек, а вторая – около 8 500 000 человек. Иными словами, за полвека после смерти Петра податное население России увеличилось в полтора раза.

Могли бы быть достигнуты такие результаты, если бы реформы Петра надорвали Россию?

Да, Пётр совершал немалые ошибки. Хорошо понявший Петра Алексей Николаевич Толстой в 1933 году в беседе с коллективом редакции журнала «Смена» говорил: «Для того времени он совершал колоссальные загибы. Его задачей была регламентация промышленности. Он хотел сделать нечто среднее между государственной промышленностью и частной. Но частная промышленность должна была быть подчинённой государственной и находиться под постоянным контролем и учётом государства…».

А далее Толстой продолжал: «Вот, например, Пётр издаёт такой приказ: ткать полотно в 16 вершков, а кто будет ткать в12 вершков, тому рвать ноздри и ссылать на вечную каторгу. И вот начался кризис, потому что больших заводов не было, всё производство полотна было кустарным. В крестьянских избах стояли станки определённого размера, которые ткали полотно в12 вершков, а чтобы ткать полотно в 16 вершков, нужны большие станы, которые в избах не помещались. Кустари разорились, и производство полотна пало»…