Смерть на брудершафт - Борис Акунин

Обернувшись, она подала знак, и сопровождающие попятились. Адъютант снаружи прикрыл дверь.

— Я молюсь за успех вашего великого начинания денно и нощно! Как движется дело?

— Готовлюсь, ваше величество, — коротко ответил генерал.

Царица увидела карту с флажками. Подошла.

— Куда ударите? На Львов? На Перемышль?

Главнокомандующий изобразил простодушие — эта мина на его надменном лице выглядела крайне неубедительно.

— Пока еще не определился. Вот, сами изволите видеть: веду разведку на двадцати пяти участках.

Козловский не поверил собственным ушам. Лгать государыне? Невообразимо!

— А когда решите?

— За 48 часов до начала операции, — сказал он твердо и не отвел глаз от ее пристального взгляда.

После некоторого замешательства она спросила:

— Разве так бывает? Вы, верно, к чему-то все-таки склоняетесь?

— То к одному, ваше величество, то к другому.

Ее величество вспыхнула. На бледных щеках проступили красноватые пятна. С лица сползло выражение сердечности, и оно сразу стало более естественным. Неприязненно, с горькой обидой царица смотрела на полководца. Козловский переступил с ноги на ногу, ему хотелось провалиться сквозь землю, только бы не присутствовать при затянувшейся мучительной паузе.

Движение привлекло внимание императрицы. Она взглянула на незнакомого офицера. Он щелкнул каблуками — кивнула. Представлять подчиненного главком не стал, ибо невелика птица.

— Всеподданнейше признателен за высокую честь, — сказал Старик тоном, означавшим: шли бы вы с Богом, ваше величество, мешаете работать.

Князь снова поежился. А императрица — вот что значит выдержка и королевское воспитание — улыбнулась грустно и снисходительно. «Знаю, что меня не любят, — значила улыбка, — но Господь вам всем судья».

Из подвешенного к поясу ридикюля она вынула образок на цепочке.

— Вы заняты, не стану больше отнимать у вас времени. Я, собственно, хотела лишь вручить вам образок святого Николая-чудотворца. Пусть он принесет вам победу.

Императрица повесила иконку на шею почтительно склонившемуся генералу, вновь поцеловала его в лоб, но губами не коснулась. Перекрестила, повернулась, вышла.

Страдая за нее всем сердцем, подполковник как можно громче щелкнул каблуками и вытянулся прямее собственной трости. Не из угодливости, а желая хоть как-то загладить грубость начальника. Но царица шла к двери, низко опустив голову, и на офицера не смотрела.

— Все ей надо знать, — проворчал главком, когда они с Козловским остались наедине. — Чего захотела! Направление удара ей сообщи.

— Но ведь императрица! — не сдержался князь.

И немедленно за это получил.

— Хоть сам император, — ожег его ледяным взглядом «Старик». — Вы плохо меня слушали, подполковник. О направлении удара до самого последнего момента будут знать лишь семь человек: вы, я, начальник моего штаба, командующий и начштаба Восьмой армии, командир ударного корпуса и начальник артиллерии. Ясно?

— Так точно, ваше высокопревосходительство!

— Ну, и еще Николай-чудотворец, разумеется. — Главком скосил глаза на образок, поцеловал его и убрал под китель. — Но довольно лирики. Смотрите вот сюда. — Указка уперлась в точку с надписью «мест. Русиновка». — Именно на этом десятикилометровом отрезке близ местечка Русиновка мы сосредоточим всю мощь артиллерии и наш ударный кулак. Я выбрал участок фронта, занимаемый «швейцарской» дивизией, потому что у австрийцев она считается небоеспособной и оборона там слабо эшелонирована.

От груза новостей, от нервной сцены, свидетелем которой он только что стал, Козловский несколько смешался. «Какой еще швейцарской? — подумал он. — Швейцария вступила в войну и прислала нам дивизию? Не может быть, я бы знал!»

— Виноват?

— 74-ой пехотной, — нетерпеливо пояснил генерал.

Князю стало стыдно собственной несообразительности. 74-ая пехотная дивизия была укомплектована из питерских швейцаров и дворников, которых на исходе второго года войны мобилизовали в действующую армию. Про это соединение рассказывали, что окопы там чисто выметены, в блиндажах и землянках ни соринки. Везде царит идеальный порядок. Только в атаку дивизия ходить не любит. «Ура!» кричит громко и дружно, а из траншей не вылезает.

— В последние двое суток «швейцаров» мы выведем в резерв, а вместо них запустим гренадеров и сибирцев, — продолжил Старик. — Но до того времени придется вам использовать их штатное отделение контрразведки. Вам самому, повторяю, мелькать там незачем, это наверняка привлечет внимание австрийских шпионов.

Он тяжело вздохнул и тоном скупого рыцаря, вынужденного расстаться с дублоном, буркнул:

— Ладно, можете посвятить в тайну офицера, который будет работать на месте. Он будет восьмым посвященным. Есть у вас кто-нибудь подходящий? Скромный, не привлекающий внимания?

У Козловского ответ был готов.

— Так точно, есть. Именно какой надо. Годами зелен, вида несолидного. На него никто особенного внимания не обратит. Но инициативен, точен. Одно слово — математик. Участвовал в очень серьезных операциях. Его зовут…

— Меня не интересует, как зовут исполнителя, — оборвал князя главнокомандующий. — Довольно, что я знаю вас. С вас, если что, и спрошу.

На передовой было тихо. Никто не стрелял, над зигзагами траншей, над нейтральной полосой весело насвистывали птички. Но офицер, двигавшийся со стороны тыла по ходам сообщений, сильно нервничал. Чем ближе была первая линия обороны, тем неуверенней становились его движения. Поручик то и дело с опаской прищуривался на вражеские позиции (они таились где-то у опушки леса, темнеющего на дальнем краю поля), прижимал к себе большой кожаный планшет.

По дороге ему встретился вестовой, спешивший куда-то с поручением. Офицер спросил, где полковой адъютант. Солдат махнул в сторону передовой, куда поручику идти ужасно не хотелось. Он тяжело вздохнул, поколебался, но посмотрел на часы и, выругавшись, все-таки пошел.

Время было раннее, послерассветное. В окопах не наблюдалось никаких признаков жизни. Тыловику, как на грех, никто больше не встретился. Он запутался в поворотах и уж думал повернуть обратно, но у начала узкой траншеи, что тянулась к небольшому холму, увидел штабс-капитана с лихо закрученными усами и мятой физиономией. Тот крепко спал, устроившись на деревянной скамеечке и привалившись к стенке.

— Позвольте, где я могу найти адъю… — начал поручик, но спящий всхрапнул и грозно сдвинул брови.

Тут заблудившийся увидел на высотке какое-то движение и решил, что близок к цели. Вдали сварливо прострекотал пулемет. Тыловик присел. Ему очень хотелось побыстрее покончить с делом, приведшим его в эти нехорошие места.