Танго под палящим солнцем. Ее звали Лиза - Елена Арсеньева

— Я что? — сказал он брезгливо. — Всем распоряжается мой тесть. Колька Москвич — его племянник двоюродный со стороны жены.

— Прямо коза ностра какая-то нижегородская! — восхитилась Алёна. — Семейное дело. Даже террористов и боевиков нашли в своих собственных рядах! Вот как хорошо — и платить никому не надо, всё в дом, всё в дом… Приятно видеть такую трогательную заботу о прославлении памяти своей родственницы. Ваш тесть спонсирует музей?

— Ну да, — отозвался Эдик.

— Неужели это дает ему какие-то дивиденды?

— Он человек старой закалки, хоть и удачливый предприниматель, — пояснил Эдик. — Для него громкое имя и слава Елизаветы Петропавловской, его тетушки, важнее денег. И он не намерен позволять кому бы то ни было ее славу опорочить.

— Правда? — усмехнулась Алёна. — Так все эти криминальные разборки — и не надо делать оскорбленное лицо, давайте называть вещи своими именами! — нужны исключительно для поддержания своего громкого имени и славы тетушки Лизы?

— Ну да…

— А что насчет переименования улицы Школьной в улицу имени Елизаветы Петропавловской? — как бы между прочим спросила Алёна.

Эдик несколько дернулся:

— А вы откуда знаете?

— Если это секретная информация, вам следовало бы постараться, чтобы она не попала в Интернет. На сайте сего замечательного музея я вчера вечером нашла и фамилии мецената, и историю семьи Григорьевых, и информацию о том, что ваш тесть, Игнатий Валентинович, ратует за переименование улицы Школьной в улицу имени его тетки и уже практически заручился поддержкой депутатов… Кстати, и еще кое-что там обнаружилось, — добавила Алёна с самым невинным видом.

— Что еще? — насторожился Эдик Карнаков.

— Да насчет ее застройки.

— Какой?.. — Эдик хотел было задать вопрос, но подавился.

— А той самой. Речь идет о застройке всей улицы новыми домами — снос старого фонда, полный комплекс строительных работ, гаражи, автостоянки, инфраструктура… Затея муниципальная, но подряд может получить, если не ошибаюсь, компания «ГригорьевСам». И получит, факт, потому что в активах Игнатия Валентиновича поддержка городской Думы и давняя дружба с мэром. А если еще улица будет переименована в честь Лизы Петропавловской, то это сулит громадные дивиденды, как материальные, так и моральные. У Игнатия Валентиновича есть шанс войти в историю города. Для меня, к примеру, — честолюбие ничто, тщеславие — тоже пустота, но для мужчины… для удачливого бизнесмена, который уже начал задумываться о посмертной славе… ну что ж, я готова понять: ради такого на многое можно пойти. Кроме того, смею предположить, на обеспечение поддержки в городской Думе наверняка были затрачены немалые… силы, скажем так. И все может ухнуть, если «Карьеристу» удастся доказать, что вовсе не Лиза Петропавловская взорвала тот знаменитый мост. Конечно, она была партизанка, подпольщица, честь ей за то и хвала, однако именно взрыв моста существенно ослабил позиции мезенского гарнизона, что дало возможность партизанам провести несколько серьезных диверсионных операций, и, очень может статься, сыграл весомую роль в событиях сорок второго года. Ведь через Мезенск должны были идти танки на Курск, а после разрушения моста им пришлось двигаться в обход… Об этом упоминается в мемуарах некоторых деятелей войны. Не часто, но упоминается. На весах войны даже малая малость была весома. Я ночь в Интернете провела, подковалась, так сказать, теоретически. И если сейчас начнется ажиотаж вокруг имени Лизы Петропавловской… начнут выяснять, а был ли мальчик-то, вернее, девочка… да если еще за дело возьмется такая амбициозная газета, как «Карьерист»… позиции «ГригорьевСам» изрядно ослабеют. Мэр не захочет связываться с «Карьеристом» после того, как газета крепко стукнула по его заводику, изготавливающему брусчатку, а также по некоторым мероприятиям, которые наш мэр предпринимает для расширения производства на том заводике…

— Ну и что? — наконец обрел дар речи Эдик, но голос его звучал преуныло.

— Да ничего, — пожала плечами Алёна. — Только вы не учли, что все ваши игры на поверхности лежали. Выводы из ваших телодвижений можно было сделать самые очевидные.

— Да если бы вы не ввязались в это дело, никто ничего и не понял бы! Девчонок мы пугали вообще, абстрактно, не говоря, о чем именно нужно молчать. Мы надеялись, что они просто испугаются, с работы уйдут. Девчонки же, им ведь очень страшно было, я знаю… Так нет, понадобилось вам влезть! Расследование затеяли! И Муравьеву звонить начали, и…

— А кстати, кто у вас там прямой доступ к звонкам Муравьева имеет, интересно? — перебила Алёна. — Вообще, как я посмотрю, в милиции у вас многое схвачено. Раю науськали заявление написать насчет хранения газового оружия…

— Никто меня не науськивал. Что я, собака цепная?! — так и взвилась Рая за спиной Алены. — Я сама слышала выстрел и чуяла запах.

— Чуяла запах? — повторила Алёна, обернувшись. — Обычно данный глагол употребляют как раз в применении к собакам… Но вы ничего чуять не могли. Вы же на даче были! Я вас утром видела, как вы возвращались с сиренью с электрички. Так что именно науськали вас, а вы дали себя науськать. Но я вас не виню, вы ж за музей душу положите. Я видела букеты в залах, да и тут целый пук стоит… — Писательница кивнула на вазу, в которой роскошно раскинулась сирень.

Рая вылетела из комнаты.

«Застеснялась, что ли?» — озадачилась Алёна.

— Итак, — снова обернулась она к Эдику Карнакову, — с Раей мы разобрались. Заявление заявлением, но ведь служебное рвение лейтенанта Скобликова надо было обеспечить. Подумаешь, газовое оружие! Не хранение же наркотиков, чтобы бригада наркоконтроля немедленно с места срывалась. А тут получилось, что Рая написала заявление — и через десять минут опергруппа в лице Скобликова и какого-то юного симпатичного помощника (таким образом Алёна поблагодарила своего белобрысого доброжелателя) оказалась у меня в квартире с намерением произвести в ней несанкционированный обыск. Понятно, что в прокуратуру бы вы с этим делом не полезли. Да и зачем? Вы ведь и меня тоже просто хотели попугать. Кстати, между нами говоря: среди работников Советского райотдела милиции лейтенанта Скобликова нет, я нарочно выясняла. И в Сормовском также нет. Он служит в ГАИ, в городской ГАИ. К нему-то и попал запрос о номере серого «Ниссана», верно? Он вас и предупредил, что делом заинтересовался Муравьев? Интересно, кем он вам приходится, тот лейтенант… Тоже племянник чей-нибудь? Брат, сват?

— Не ваше дело, — буркнул Эдик Карнаков.

Алёна подумала и согласилась. В самом деле — не ее. Да и неважно это.

Вдруг пасмурное чело Эдика осветилось.

— Слушайте, а ведь вы плащик сдали в гардеробную, — вкрадчиво проговорил он. — Что, если мы сейчас вызовем тот самый наркоконтроль, о котором вы говорили? Вдруг в кармане вашего плаща найдут пакетик с «дурью»?

Ого, востер мальчик! Ловит идеи на лету! Далеко пойдет… если милиция не остановит, как говорилось в какой-то старой прибаутке.