Гарвардский баг - Мира Вольная

Я устроилась в спальне на кровати, засунула наушники в уши и ушла в поиск. Где-то легальный, где-то не очень, где-то очень и очень не очень.

Слова Черта подтвердились почти сразу же, стоило лишь копнуть чуть поглубже. Екатерина Николаевна действительно несколько раз лежала в клинике, действительно перевелась по собственному желанию в районную больницу, действительно работала там медсестрой. Анамнез и историю ее болезни я просмотрела лишь мельком, так же мельком просмотрела заключения психотерапевта. Не поняла и половины из того, что там написано, но суть уловила: после второй выписки мама Дыма ни для окружающих, ни для себя угрозы не представляла, но все еще находилась в состоянии депрессии, поэтому еще три года сидела на препаратах и ходила на консультации.

Если не считать поиски и слежку за Сухоруковым сразу после того, как он вышел, жила тихо и незаметно. На удивление ничего не принимала и не употребляла. Так же на удивление ни на что не подсела за время своего лечения. Место работы сменила за два года до смерти Деда. А вот место жительства через четыре года после того, как мы уехали из Тюкалинска. Продала квартиру и перебралась куда-то на окраину Тюкалинска в частный дом. Фотки дома и участка удалось достать только спутниковые: старая одноэтажная развалюшка с чердаком, заросший и неухоженный участок и вокруг такие же развалюшки. Обшарпанные и покосившиеся от времени, задыхающиеся под собственным весом. Фотографии были нечеткими, я с трудом смогла рассмотреть не то что наличие или отсутствие окон, но даже цвет. Залезла в кадастровую базу, потом в базу местного ЗАГСА и к коммунальщикам.

По документам получалось, что Нестерова жила там совершенно одна. На десять домов вокруг жилой только ее, остальные пустые. Почти сразу, как переехала, провела в дом интернет.

Я свернула окна, но закрывать не торопилась и полезла ковыряться дальше. Проверять счета и выплаты, налоговые выписки и штрафы. Тоже просто пролистала и, не найдя ничего, что меня бы насторожило, свернула и оставила на время в покое.

Следующим местом, куда я влезла, была та самая областная больница, хотя логичнее было бы покопаться в пенсионном фонде, потому что пенсионный счет у Нестеровой был. Не знаю, что заставило меня шариться именно в поликлинике: возможно, хотела понять, действительно ли Нестерова могла убить Сухорукова, возможно просто стало любопытно.

Вообще удивительно, сколько крошек обычный человек за собой оставляет: выписки, справки, штрафы, фотографии, значимые события, мелкие и более весомые детали биографии. Хорошо порывшись, можно найти размер обуви, группу крови, собрать почти полный анамнез, вытащить на свет уродливое или постыдное прошлое. Проследить весь жизненный путь чуть ли ни от первого до последнего вдоха.

Я улыбнулась, вспоминая Янкины слова: «Из-за тебя, Воронова, я стала параноиком, и знаешь что? Фотографий моего ребенка в сети не будет, пока ей не исполнится четырнадцать, а в четырнадцать я посажу ее перед тобой и заставлю выслушать!»

Толку то?

Меня нет в соцсетях, заведен отдельный счет для покупок по сети, я вроде бы умею и знаю, как защитить свои данные, но… анон каким-то почти мистическим образом знает про меня если не все, то многое. Гораздо больше, чем остальные, чем та же Янка.

Я затолкала ненужные мысли подальше, бросила короткий взгляд в окно, за которым уже стемнело, и вернулась к больнице и Нестеровой. И нахмурилась.

Потому что десять месяцев назад она уволилась и официально вышла на пенсию, если, конечно, верить записям.

Я развернула окна, которые скрыла до этого момента, и зарылась с головой в счета и выписки. И нахмурилась еще сильнее. Не сходилось. Екатерина Николаевна как будто стала призраком.

Выплаты из пенсионного поступали, но никаких движений по счетам больше не было: покупок, снятий и пополнений, переводов, вообще ничего, кроме оплаты за дом и сетку. При этом за коммуналку платили тоже исправно, последний платеж поступил как раз три дня назад. Я открыла базу ЗАГСА, но помогло это мало: записей о смерти Нестеровой найти не удалось. В налоговой, кадастре, страховой та же фигня. Вообще везде та же фигня: все счета открыты, но по ним никакого движения.

Я закопалась еще глубже, но нашла снова ничего. Екатерина Николаевна не лежала в больнице, не пропала без вести, не уехала заграницу. И даже как будто жила… но как-то странно. Как будто не ходила в магазины, аптеки, ни разу за десять месяцев не болела, не пользовалась транспортом.

Я отложила ноут и задумалась, барабаня пальцами по одеялу, потом снова взяла в руки, решив проверить, не было ли сбоев в фонде, в банке, когда в последний раз менялись и обновлялись данные…

И ругнулась.

Громко, вслух, отчетливо. Уставившись в стену перед собой. Потому что только сейчас наткнулась на то, на что не обратила внимание раньше: два года назад Нестерова выкупила место на кладбище, участок земли рядом с Дымом.

Тут же потянулась за мобильником, но в руки взять так и не успела, потому что в этот момент пришел в движение дверной замок. Я подскочила с места, совершенно забыв, что скакать мне как раз нельзя, и мгновенно скривилась. Боль в ноге заставила сдавленно зашипеть и снова выругаться. Пока я приходила в себя, пока пыталась встать на долбаные костыли, в спальне появился Ястреб.

Ему хватило одного взгляда на меня, чтобы все понять.

— Что случилось, Лава? — Гор помог мне наконец-то встать, придержал, позволив поставить загипсованную ногу на его ступню, всмотрелся в лицо.

— Думаю… — я сглотнула ставшую вдруг вязкой слюну. — Думаю, что с Нестеровой что-то случилось. Думаю, она…

— …мертва, — спокойно закончил Игорь вместо меня и расслабился, даже улыбнулся коротко. Напряжение, сквозившее в каждой черточке его лица еще секунду назад, рассеялось свечным дымом. — Голодная? — спросил Гор, аккуратно усаживая меня назад на кровать и стаскивая свитер через голову. А я смотрела на него во все глаза и не понимала, что происходит и откуда он знает.

— Ты знаешь, — точно так же, как и он мгновением назад, не спрашивая, а утверждая, проговорила я. Ястреб невозмутимо продолжал стаскивать с себя одежду. Замер лишь на мгновение, бросив, как мне показалось, недовольный взгляд на новенький ноут, как будто он был в чем-то виноват.

— Черт сегодня звонил, — нехотя ответил Гор. — Он заподозрил неладное еще в первую проверку и отправил в Тюкалинск одного из своих. Тот сегодня отчитался.

Я кивнула немного неловко, немного заторможено, потому что все еще пыталась уложить в голове смерть Екатерины Николаевны и то, что сам факт нигде не зарегистрирован.

— Весь день сегодня в сетке проторчала? — вырвал меня из мыслей Гор. Он снова стоял напротив меня, смотрел внимательно, изучал. В одних боксерах, с чистым полотенцем в руке и ворохом грязных шмоток в другой. — Как нога?

И вот именно после этого вопроса в моей пустой башке наконец-то перемкнуло в правильную сторону, и стало настолько стыдно, что захотелось извиниться перед ним в очередной раз и саму себя несколько раз стукнуть.