Троны Хроноса - Шервуд Смит

Он знал, что причальный отсек уже близко. План, до того как Лисантер сообщил свои новости, был такой: добраться сюда и в случае, если бой еще идет, укрыться где-нибудь — а Жаим, Монтроз и Локри поищут других беженцев.

Они двинулись дальше — и снова остановились. Теперь топот и скрип был громче — это огры. Четверо роботов вышли из-за угла впереди. Пропуск Лара начал вибрировать, как и в прошлые разы, но теперь огры вели себя странно: они то открывали, то защелкивали свои огневые отверстия и вращали сенсорами.

Трое рифтеров нырнули обратно в узкий проход, из которого только что вышли, и увлекли за собой бори.

— В чем дело? — спросил Локри. — Лар, что с твоим пропуском?

— Ничего — он работает...

— Но что-то мешает им пропустить нас, — вмешался Лисантер. — И дело, видимо, в вас троих.

Огры двинулись вперед, но как-то нерешительно.

— Хрим! — От ненависти, прозвучавшей в голосе Монтроза, Лар покрылся мурашками. — Это он привез сюда огров. Должно быть, вставил в них особый код с нашими опознавательными данными.

Лар внезапно понял, что он должен делать. Он подтолкнул Дема к каталке с Тат и сказал:

— Оставайся с ней. — Голос у него при этом скакнул вверх. Чувствуя странную смесь ужаса и возбуждения, он повернул за угол. Огры обернулись к нему, и он съежился в ожидании выстрелов.

Пропуск на шее снова завибрировал, и огры, как он и надеялся, заколебались. Он слышал, как рифтеры отступают по коридору и как бори в панике мчатся за ними. Потом огры двинулись в его сторону. Он едва успел посторониться, и они протопали мимо, дергаясь, точно в их программе что-то заело.

— Жаим, Локри... глядите! — произнес Монтроз, и паучьи машинки бросились на огров.

Они обступили двух передних роботов, выбросили длинные блестящие нити, и из стыков брони роботов брызнуло пламя. Падая, огры открыли стрельбу — один луч чуть не задел вжавшегося в стену Лара.

Но двое других огров, успевшие отступить, принялись поливать паучков огнем и разнесли их вдребезги. Три плазменных луча ударили из бокового коридора — рифтеры целили в коленные суставы огров, пытаясь расплавить их и повалить роботов.

Огры, переступив через своих павших собратьев, подняли головы, и дула бластеров высунулись между сенсорами на их безумных лицах.

Тут стены по обе стороны от них внезапно раскрылись, и оттуда выскочили две фигуры в скафандрах. Они пришлепнули к корпусам огров плоские овальные предметы, которые держали в перчатках. У Лара в ушах грохнуло, и огры рухнули, разбрызгивая пламя и расплавленный металл.

Фигуры обратили к беженцам свои невидимые за шлемами лица, и Лар испытал страх, увидев у них на груди эмблемы Солнца и Феникса, — а следом пришло пьянящее облегчение.

Десантники разворачивались, перекрывая близлежащие коридоры, а из дымки вышла высокая фигура в черном — Вийя.

* * *

Ивард сам не знал, сколько времени борется с безумием. В нем не осталось места ни для чего, кроме боли: миллионы голосов терзали его, миллионы образов разрывали ткань его мозга, а он все падал и падал сквозь не дающее опоры пространство. Он судорожно цеплялся за все мало-мальски знакомое: человеческие лица и голоса, искаженные напряжением боя. Кое-кого он даже узнал, верховного адмирала и другого, должно быть, командующего должарскими силами, но они тут же исчезли в водовороте непознаваемого. Другие голоса и лица не принадлежали людям и порой были так далеки от всего человеческого, что Ивард шарахался прочь.

Только голубой огонь архона в самом центре его существа хранил его от гибели. Мысль продолжала работать, несмотря на страшное давление, которому подвергались все органы чувств, и в миг просветления Ивард понял, что, будь келли живы, он справился бы с этим натиском чуждой психики. Но как он ни старался разобраться в синестезическом хаосе, куда погрузился сам, его рассудок распадался на части, и голубая искра перебегала от одного узла рвущейся паутины к другому, бессильная остановить разрушение.

Фрагменты памяти вспыхивали и улетали прочь — яркие огоньки, навсегда потерянные для его распадающейся личности. Некоторые кусочки, те, что и делали его Ивардом, некоторое время еще описывали орбиту вокруг гаснущего огня его «я», но и они ускользали в тускло-красном свечении, как звезды позади корабля, который движется в реальном времени на краю скорости света.

И, как при таком же релятивистском искажении пространства, впереди росла яркая голубовато-белая сфера, и ее сияние как бы сгущалось, принимая очертания серебряного кубка.

«Пей, если жаждешь».

Это было больше чем воспоминание, и с внезапной ясностью Ивард понял, что его бесшабашный поступок отправил его за пределы времени, как уже было с ним на Дезриене. Уцепившись за этот образ, он припал к кубку и стал пить. Ему казалось, что сосуд у его губ держит женская рука. Грейвинг?

Ответа не было, если не считать ответом вливающуюся в него силу — она притягивала частицы памяти обратно к ядру, она воссоздавала его. Это сопровождалось звоном миллиона колоколов — одни гудели, как дыхание звезд, другие плясали, как молекулы в танце Единосущия. Синестезический хаос вокруг обрел смысл, мелькание звука и света преобразилось в надежные, залитые теплым сиянием стены Нью-Гластонбери.

Но Ивард сразу заметил, что сбор стал не таким, как прежде: его витражи ожили и стали гораздо сложнее. Это напомнило ему дворец Тате Каги, и воспоминание подействовало успокоительно. Теперь он уже не страшился чуждых образов — они заняли свое место, хотя остались непостижимыми для него.

Вокруг гремела музыка, исходящая из ярких металлических труб и деревянных ящиков, которые стояли по бокам собора. Центральный проход вел мимо них к белому алтарю.

Ивард увидел сидящего на полированной скамье человека. Его невыразимой сложности пульт состоял из рядов клавишей, множества педалей и стержней с большими набалдашниками. Он поднял руки над клавишами и повернулся. Это был тот самый человек, которого Ивард уже видел в соборе в тот первый раз.

— Садись, — сказал человек, подвинувшись. — У нас очень мало времени. Смотри. — Он махнул рукой в сторону труб. — Каждая труба издает свой тон.

Он пробежал пальцами сначала по одной клавиатуре, потом по другой; потом повторил то же самое, дергая некоторые из стрежней. По собору прокатился звук, идущий из множества источников, наполнив пространство яркими созвучиями, которые отражались в движениях живых витражей.

Человек взял Иварда за руку.

— Почувствуй это. Между клавишей и трубой существует прямая связь. — Ивард тронул одну клавишу, потом другую. Они пружинили под пальцами, как живые, и легкая задержка между нажатием и звуком дезориентировала его.

— Но... — начал он.

— Тише, юноша. По-другому мы контактировать не можем. Я скоро уйду.

Ивард почувствовал в этих словах глубокую радость и дрогнул, понимая, что кто бы ни был этот, явившийся ему, — он, Ивард, коснулся лишь края его мыслей; дерзнув на большее, он сгорел бы, как мотылек в печи. Собор вокруг заколебался, и юноша в проблеске величия, недоступного его разуму, ощутил себя богом. Он сидел в центре паутины, охватывающей пространство и время; в его пальцах пульсировало ядро красного гиганта, и ритм все ускорялся — наука Ура вела звезду к гибели; а в уме его зияли врата, ведущие в пустоту полной свободы.