Тайный посол. Том 1 - Владимир Малик

И правда, хан воспринял известие о смерти Али довольно спокойно. Когда Чернобай сказал, что пленный казак – его бывший слуга – знает тайный ход в Сечь, он обрадовался, сочтя это и удачей, и счастливым предзнаменованием. Тут же было решено изменить прежний план нападения. Вместо штурма крепости хан предложил потихоньку войти в нее янычарам и спахиям, которые внезапным ударом уничтожат всех запорожцев. Орде поручалось окружить крепость так, чтобы и мышь из нее не проскочила.

Мурас-паша согласился с ханом, и войско в полной тишине тронулось дальше.

К полуночи Хорь провел нападающих через замерзший Днепр и быстро разыскал в стене замаскированную калитку.

Мурас-паша собрал начальников.

– Первым войдет в крепость Сафар-бей со своими воинами, – распорядился он. – Если казаки не обнаружат нас раньше времени, боя не начинать – пусть сначала войдут внутрь все отряды. Я сам подам знак для атаки… Айда! Смерть гяурам! Пусть славится имя пророка!

Хорь и Чернобай первыми прошмыгнули через калитку в Сечь. Убедившись, что куда ни глянь – нигде ни души, казаки спят по куреням, подали знак. Сафар-бей начал пропускать своих людей.

Лезли по одному, придерживая оружие, чтоб не звякнуло.

– Быстрей! Быстрей! – подгонял Сафар-бей.

К нему подошел Гамид. Толстый, закутанный в теплую бекешу и островерхий башлык, он походил больше на купца, чем на воина. В поход его послали потому, что он уже бывал в Сечи, а это могло оказаться полезным для нападающих. С ним был небольшой, но хорошо вымуштрованный отряд спахиев.

Вид у Гамида был встревоженный. Его одутловатое темное лицо при лунном свете отливало старой бронзой, в движениях чувствовались торопливость, неуверенность. Возможно, ему нелегко говорить с Сафар-беем, который, несмотря на все старания спахии, решительно не желал сделать ни шага к примирению. Не исключено, что Гамид и впрямь испугался. Как-никак приходилось лезть в самое пекло, к самому Урус-Шайтану! Вопреки надеждам хана и гениш-ачераса на легкую победу, рядовые чорбаджии и аскеры в глубине души очень сомневались в безопасности этой затеи – разбить и уничтожить запорожцев в самой Сечи, где казаки чувствуют себя как рыба в воде. Правда, все складывается так, что запорожцам не помогут и родные стены. Но все же при одной мысли, что очутишься в самом логове этих хорошо известных сорвиголов, отчаянных забияк и, надо отдать должное, прославленных и храбрых рыцарей, поразил бы их Аллах, всем становилось жутко. Поэтому и Гамид чувствовал себя прескверно.

– Сафар-бей, свет очей моих, забудем взаимные обиды, – произнес он тихо, чтобы услышал только бюлюк-паша. – Не до этого теперь!.. Не нравится мне эта западня, в которую нас загоняют хан и гениш-ачерас. Не верю я тем двоим гяурам…

– Мне они тоже не внушают доверия, но им верят те, кто поставлен над нами. Мы ничего не можем поделать!

– Надо быть настороже и, в случае чего, выручать друг друга.

– Не бойся, ага, все будет хорошо. У нас пятнадцать тысяч. А казаков всего пятьсот-шестьсот человек. К тому же, как сообщили лазутчики, они пьяны… Мы перережем их быстро! К рассвету все будет закончено! Да поможет нам Аллах! – сухо ответил Сафар-бей.

Гамид понял, что и теперь примирение не состоялось. И ему стало досадно, ибо он верил в счастливую звезду Сафар-бея, в то, что молодой и решительный ага достигнет высокого положения в империи и сможет во многом быть ему полезным.

– Хорошо, если так, – буркнул кисло. – Да будет Аллах милостив к нам!.. Но, откровенно говоря, тоскливо у меня на сердце…

Сафар-бей промолчал и пошел к лазу, нырнул в него. Гамид поежился, глубоко вздохнул и стал следить, как один за другим исчезают в темном отверстии его люди.

И вот, наконец, все воины гениш-ачераса в Сечи. Хан с половиною орды остановился на берегу Днепра. Вторая половина окружила крепость со стороны Чертомлыка и поля.

Зловещая тишина нависла над Сечью. Не было слышно даже дыхания многих тысяч аскеров. Не дымились над куренями обмазанные глиной широкие трубы. Спали под теплыми кожухами в высокой башне казаки-часовые.

Янычары и спахии запрудили весь сечевой майдан и плотной толпой растеклись между куренями. Их было так много, что все стояли вплотную друг к другу. Ждали приказа – ворваться в курени. Но приказа почему-то все не было. В тесноте чорбаджии потеряли связь. Каждый боялся произнести хоть слово, чтобы не всполошить запорожцев. Куда-то запропастился гениш-ачерас.

Сафар-бей со своими людьми оказался напротив длинного выбеленного куреня. Там, за сплетенными из лозы и обмазанными глиной толстыми стенами, спали, не подозревая о смертельной опасности, казаки. Бюлюк-паша находился в переднем ряду янычар, которые едва сдерживали массу воинов, напирающих сзади.

Рядом с Сафар-беем стояли его верные телохранители – Карамлык и великан Абдагул. Они уперлись ногами в снежный сугроб, принимая на себя напор многих тел, прикрывая агу.

Сафар-бей волновался. Проклятье! Когда же, наконец, будет подан сигнал к бою?..

В Переяславском курене спали не все. Несколько казаков в дальнем углу, а среди них Арсен Звенигора, Воинов, Метелица и Секач, накрывшись ряднами, склонились над свечой и играли в карты. На скамье, заменявшей игрокам стол, блестело золото и серебро.

Деда Шевчика с ними не было. Ему еще с вечера не пофартило. Проигрался он до нитки и с досады завалился спать. Надо же так – не повезло ему и с местом для сна. Он любил примоститься у печки или на лежанке, чтобы погреть старые косточки. Но сегодня в курене яблоку негде упасть: со всех сторон – с дальних зимовьев, с Правобережья, с Левобережья до Слобожанщины – приехали запорожцы, созванные для переизбрания кошевого. По этой причине все были трезвые, хотя за счет сечевой скарбницы было заготовлено немало горилки, пива и меду, чтобы повеселиться, но только после выборов. На всех нарах плотно, как сельди в бочке, лежали казаки.

Шевчик потоптался было возле печки и лежанки, но не нашел там ни щелочки, чтобы втиснуться между казаками, храпевшими на все заставки.

Пришлось старому лечь возле окошка. Накрылся с головой стареньким кожушком, свернулся калачиком и заснул.

Далеко за полночь дед Шевчик вдруг проснулся. Ему приснился страшный сон.

Будто поплыл он на каюке ставить мережи в Чертомлыке. И заплыл подальше, туда, где рыбы видимо-невидимо и где не каждый казак отважится ловить. Только кошевой Сирко заплывает сюда – ему что, он и самого черта не боится. Бывалые казаки рассказывают, что когда атаман еще был молодым и вместе с товарищами искал место для новой Сечи, то заплыл однажды из Днепра в какую-то неведомую речку с темными глубокими ямами, крутыми берегами и густыми зарослями кувшинок. Понравилось ему это место. Вышел из челна на берег, чтобы присмотреть, где крепость ставить, и вдруг как выскочил из камышей огромный рогатый черт и попер прямо на него. Клыками клацает и рога наставляет – хочет растоптать казака или хотя бы напугать, чтобы деру, значит, дал. Да не на такого напал! Вытащил Сирко из-за пояса пистоль да как бабахнет – черт так и млыкнул в воду! Забулькал и на дно пошел, только волны побежали. А Сирко привел казаков и построил Сечь как раз на том месте, где впадает в Днепр та безымянная речка, которую в память о победе над чертом с тех пор и прозвали Чертомлыком… Вот и подумал во сне Шевчик: «Сирко не забоялся черта, когда тут ни одной христианской души не было, так чего же мне бояться теперь? Поплыву – поставлю мережи там, где никто еще не ставил! Наберу утречком рыбы полный челн!» Заплыл он с чистого плеса в тихую заводь, выбрал подходящее место, но только опустил мережу в воду – как вынырнет из глубины какое-то чудище-страшилище, да как схватит казака за правый ус и потянуло книзу…