Пусть умирают дураки - Марио Пьюзо

Калли показалось, что он ослышался:

— Вы что, хотите пойти против закона процентов?

— Хочу сделать еще одну попытку, — ответил Гроунвельт. — В молодости я здорово играл. Если кто-то и способен перехитрить проценты, так это я. Если я не смогу этого сделать, то не сможет никто. Мы отлично проведем время, ты не пожалеешь. На это я выделяю миллион.

Калли был поражен. За все годы, что он знал Гроунвельта, никогда и ничто не могло поколебать веры Гроунвельта в процентный закон. В истории отеля Занаду был однажды период, когда три месяца подряд игра в кости приносила убытки каждый божий день. Игроки богатели на глазах. Калли знал почти наверняка, что дело здесь нечисто. И уволил весь персонал, обслуживающий столы для игры в кости. Гроунвельт отдал кости со всех столов на исследования в лабораторию. Ничего не помогло. И Калли, и менеджер казино были уверены, что кто-то придумал хитрое устройство, чтобы управлять движением костей. Других объяснений не было. Лишь Гроунвельт держался своего мнения.

— Ну, что вы трепыхаетесь? — говорил он. — Проценты возьмут свое.

И в самом деле, через три месяца игра вернулась в нормальное русло также резко, как и вышла из него. Более трех месяцев подряд столы для игры в кости стали ежедневно приносить прибыль. И к концу года счет снова стал по нулям. Они с Калли отметили тогда это событие, и Гроунвельт, держа стакан в руке, сказал:

— Можно потерять веру во все, в религию и Бога, в женщин и любовь, в добро и зло, в войну и мир. Во все, что угодно. Но закон процентов будет стоять, как скала.

И в течение всей следующей недели, что Гроунвельт предавался игре, Калли не упускал этого из вида. Он еще не встречал людей, которые бы играли лучше, чем Гроунвельт. В крэпс он выиграл столько ставок, что это срезало всю прибыль казино за день. Казалось, Гроунвельт смотрит в магический кристалл и видит все повадки удачи, поднимая ставки до предела при выигрышных бросках. В баккаре какой-то нюх подсказывал ему, когда ставить на карту Банкомета, а когда — на карту Игрока. Играя в блэкджек, он снижал ставку до пяти долларов — и к дилеру приходила хорошая карта, задирал ставку до предела — и у дилера был перебор…

К исходу среды Гроунвельт выиграл пятьсот тысяч долларов. К концу недели выигрыш составил шестьсот тысяч. Он продолжал играть. Калли все время был рядом. Они вместе ужинали, а потом играли, но только до полуночи. По словам Гроунвельта, чтобы играть, нужно находиться в хорошей форме. Следует хорошо высыпаться, не переедать, и ложиться в постель с женщиной не чаще, чем раз в три или четыре дня.

К середине второй недели Гроунвельт, несмотря на все свое мастерство, уже катился вниз. Проценты перетирали его надежды в порошок. К концу второй недели Гроунвельт проиграл-таки свой миллион долларов. Проиграв последнюю стопку фишек, Гроунвельт повернулся к Калли и улыбнулся. Похоже, он испытывал счастье, что показалось Калли зловещим знаком.

— Только так и можно жить, — сказал Гроунвельт. — Куда проценты, туда и ты. А иначе жизнь того не стоит. Всегда помни это. Что бы ты ни делал в жизни, пусть твоим богом всегда будут проценты.

В мой последний приезд в Калифорнию для работы над окончательным вариантом сценария я случайно столкнулся с Осано в гостиной отеля Беверли-Хиллз. Физическое присутствие его персоны настолько ошеломило меня, что я даже не сразу заметил, что рядом с ним стоит Чарли Браун. Осано прибавил в весе фунтов, наверное, тридцать; его здоровенное брюхо выпирало из-под теннисной куртки. Лицо обрюзгло и были заметны рассыпанные по нему белые точечки жира. Зеленые глаза, когда-то столь лучистые, теперь поблекли и выглядели почти серыми, а когда он сделал несколько шагов в мою сторону, я заметил, что заносит его еще больше, чем раньше.

Мы пошли выпить в Поло Лоунж. Глаза всех мужчин, как это бывало всегда, Чарли магически притягивала к себе. Не только, я думаю, из-за ее красоты и ее невинного лица. В Беверли-Хиллз таких было полно, но что-то такое в ее манере одеваться, в том, как она оглядывалась по сторонам, в ее походке свидетельствовало о ее легкодоступности.

— Я ужасно выгляжу, да? — спросил Осано.

— Бывало хуже, — ответил я.

— Бывало, бывало. Это ты, сукин сын, можешь хавать все, что тебе вздумается, и не поправиться ни на грамм.

— Но до Чарли мне далеко, — сказал я и улыбнулся ей. Она улыбнулась в ответ.

Осано сказал:

— Мы летим дневным рейсом. Эдди Лансер должен был устроить мне кое-какую работенку, но дело не выгорело, так что мне пора валить отсюда. Думаю, что сначала я поеду на ферму толстяков, приведу себя в норму, а потом буду заканчивать роман.

— Как продвигается роман? — спросил я.

— Отлично, — ответил Осано. — Уже написано больше двух тысяч страниц, осталось еще пятьсот.

Что сказать на это, я не знал. За последнее время он себе подмочил репутацию тем, что не сдавал в журналы заказанные ему статьи, то же касалось и книг, даже публицистики. Его последней надеждой был его роман.

— Ты должен бросить все силы на эти пятьсот страниц, — проговорил я. — И закончить наконец эту чертову книгу. Этим ты решишь все свои проблемы.

— Да, ты прав, — согласился Осано. — Но нахрапом тут не возьмешь. Даже мой издатель не стал бы это приветствовать. Это же Нобелевка, парень, дай только закончить.

Я взглянул на Чарли Браун, но слова Осано не только не произвели на нее никакого впечатления, она похоже, даже не знала, что такое Нобелевская премия.

— Тебе повезло с издательством, — заметил я. — Они уже десять лет ждут не дождутся этой книги.

Осано рассмеялся.

— Это уж точно, это самое классное издательство во всей Америке. Заплатили мне уже сто штук, но не видели еще ни одной страницы. Настоящий класс, не то что эти вонючие киношники.

— Через неделю я возвращаюсь в Нью-Йорк, — сказал я. — Когда приеду, позвоню, сходим куда-нибудь. Какой у тебя теперь номер телефона?

— Да тот же самый, — ответил Осано.

— Я туда звонил несколько раз, но никто не отвечал.

— Да я тут был в Мексике, работал над книгой. Поедал все эти бобы да тако…[10]Поэтому я так чертовски и растолстел. Чарли Браун не прибавила ни грамма, а ела, между прочим, в десять раз больше меня. — Он похлопал Чарли Браун по плечу, сдавив пальцами ее плоть.

— Чарли Браун, — проговорил он, — если ты умрешь раньше меня, я попрошу, чтобы они разрезали тебя и посмотрели, что там у тебя такое внутри, что не дает тебе толстеть.

Она улыбнулась ему в ответ.

— Да, кстати, я проголодалась.

Чтобы немножко приподнять атмосферу, я заказал нам ленч. Я выбрал простой салат, Осано омлет, а Чарли Браун заказала гамбургер с жареным картофелем, бифштекс с овощами, салат плюс яблочный пирог с тремя сортами мороженого. Мы с Осано веселились, разглядывая изумленных людей, наблюдающих за Чарли Браун. Они не верили своим глазам. Пара мужчин в соседней кабинке оживленно комментировали происходящее в надежде привлечь наше внимание, чтобы использовать это как предлог и заговорить с Чарли Браун. Но Осано с Чарли не обращали на них никакого внимания.