1937. Трагедия Красной Армии - Олег Сувениров

Опытные застеночных дел мастера действовали не только кнутом, но и пряником. Допрошенная в ходе дополнительной проверки в 1956 г. С.А. Арина-Русаковская показала, что в разговоре с нею Кольчугина-Блюхер категорически отрицала свою вину, что Кольчугину-Блюхер вызывал к себе Берия, угощал ее фруктами и уговаривал давать на следствии вымышленные показания219. В конце концов, следствие «дожало» несчастную, ни в чем не повинную женщину, заставило ее признать свою «вину» и на предварительном следствии, и в суде. И вот 14 марта 1939 г. три «юридических столпа» – члены Военной коллегии Верховного суда СССР – Алексеев, Детистов и Климин – признают Кольчугину-Блюхер виновной в том, что она якобы являлась участницей антисоветского военного заговора, занималась шпионажем, была осведомлена о проводившейся ее бывшим мужем В.К. Блюхером контрреволюционной деятельности. Сплошная «липа» видна невооруженным глазом. Но три палача в судейских мантиях приговаривают ее к расстрелу. Реабилитирована посмертно 9 мая 1956 г.

31 мая 1940 г. состоялось судебное заседание Военной коллегии Верховного суда СССР в наиболее представительном составе: председательствующий – председатель Военной коллегии армвоенюрист В.В. Ульрих, члены – заместитель председателя Военной коллегии корвоенюрист И.О. Матулевич и член этой коллегии диввоенюрист А.М. Орлов. Именно эта троица усердно «судила» и в 1937 и 1938 гг. Рассматривалось дело бывшего начальника кафедры Военно-химической академии профессора П.Г. Сергеева. Грубейшие нарушения УПК в этом деле видны даже студенту-первокурснику юрфака. Обвинительное заключение по делу Сергеева прокурором не утверждалось и обвиняемому не вручалось. Однако это не смутило высокопоставленных «жрецов правосудия». Хуже того. Они рассмотрели это дело вообще без вызова свидетелей и самого подсудимого, в так называемом «особом порядке», осудив профессора П.Г. Сергеева заочно по ст. 58–16, 58–7, 58–8 и 58–11 УК РСФСР к 10 годам лишения свободы, с поражением в правах на 5 лет с конфискацией имущества220. Приговор отменен, и Сергеев реабилитирован 12 мая 1956 г.

Практика заочного осуждения продолжалась и накануне войны. Так, 29 мая 1940 г. Военная коллегия Верховного суда СССР без вызова в суд осудила обвиняемого бывшего начальника Химического управления РККА коринженера Я.М. Фишмана. Не вызывались, конечно, и свидетели. Приговор: 10 лет ИТЛ с поражением в правах на 5 лет. Отменен этот приговор лишь 5 января 1955 г.221

Фактически до самого начала войны по-прежнему безжалостно и беспощадно военные трибуналы обрушивались на всех военнослужащих вплоть до красноармейцев, замеченных в любом нестандартном высказывании или поступке, немедленно подводя их под пресловутую статью УК РСФСР 58–10 (антисоветская агитация и пропаганда). Так, в ЗакВО красноармейца Жагбладзе осудили только за то, что он на полях старой газеты изобразил что-то отдаленно похожее на свастику222.

Даже в феврале 1939 г. врид председателя ВТ КОВО бригвоенюрист Галенков, вынужденный признать, что военные трибуналы округа особенно по делам по обвинению военнослужащих в проведении антисоветской агитации «в ряде случаев» «не всегда» предъявляли требования в соответствии с УПК к качеству и полноте материалов предварительного следствия; что они сами занимались упрощенчеством ведения судебного следствия, не обосновывали свои приговоры собиранием достаточных доказательств на суде и «в ряде случаев», вместо возвращения дела на доследование или даже прекращения его, выносили в порядке перестраховки необоснованные приговоры, не может преодолеть прежнего «карательного» мышления. И бодро докладывает Ульриху: «В своей судебно-карательной политике военные трибуналы по обвинению в контрреволюционных преступлениях и антисоветской агитации и пропаганде правильно направляли жесткую судебную репрессию против врагов народа и их охвостья, против носителей антисоветской агитации»223.

И все же с конца 1938 г. – начала 1939 г. в работе Военной коллегии Верховного суда СССР создались несколько иные, чем прежде, условия. К этому времени и сталинскому руководству страны все более становилось ясным, что дальнейшее продолжение большого террора прежними темпами, масштабами и методами может привести к непредсказуемым последствиям. Было решено «даровать» определенное послабление. Одной из первых ласточек своеобразного «нового курса» явилось уже упоминавшееся совместное постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 17 ноября 1938 г. «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия». В нем говорилось о таких грубых нарушениях «социалистической законности», допускавшихся органами НКВД, как незаконные аресты граждан по фиктивным справкам о якобы совершенных ими контрреволюционных преступлениях; фальсификация протоколов допросов обвиняемых и свидетелей; искусственное создание отдельных дел о несуществующих контрреволюционных преступлениях; вымогательство от арестованных путем физических мер воздействия (избиений и истязаний) подписей заранее заготовленных фиктивных протоколов допросов. О судебной практике здесь прямо не говорилось, но имеющий уши да слышит.

Не прошло и месяца после этого постановления, как в начале декабря 1938 г. Н.И. Ежов был заменен на посту наркома внутренних дел СССР Л.П. Берией. Многие бывшие сотрудники НКВД («ежовцы») были осуждены «за нарушение норм «социалистической законности». Все более становилось ясным, что расстрельные приговоры Военной коллегии Верховного суда СССР и военных трибуналов в 1937–1938 гг. по сути дела штамповали фальсифицированные следователями НКВД обвинительные заключения.

В новых условиях стала несколько меняться и безусловно обвинительная до того позиция председателя Военной коллегии. В мае 1939 г. председатель военного трибунала 1-й Отдельной Краснознаменной армии бригвоенюрист И.Ф. Исаенков на одном из совещаний вспоминал: «Докладывая 13 апреля с.г. Военной коллегии о работе военных трибуналов 1 ОКА, я получил от тов. УЛЬРИХА указание о том, что мы должны при рассмотрении контрреволюционных дел искать прежде всего врага, а не липовое дело»224.

В своем заседании 19–21 апреля 1939 г. военный трибунал Сибирского военного округа (председательствующий военюрист 2-го ранга Дроздов, члены: майор Котрасов и майор Карпов) рассматривал очередное групповое дело. Перед судом предстали: бывший начальник штаба 78-й стрелковой дивизии полковник М.Е. Грибов, бывший помощник командира полка майор И.А. Горюнов, бывший помощник командира полка майор А.Д. Елизарьев, интендант 3-го ранга А.И. Крутиков и старший лейтенант И.В. Никулин. Все они, за исключением Горюнова, в судебном заседании отказались от «признательных» показаний, данных ими на предварительном следствии. Но тем не менее военный трибунал приговорил «подвергнуть всех высшей мере уголовного наказания – РАССТРЕЛУ. Всех осужденных лишить военных званий и лично им принадлежащее имущество конфисковать»225.

Всего несколько месяцев тому назад их бы немедленно и «шлепнули». Но в 1939 г. атмосфера все-таки довольно значительно изменилась. Председатель ВТ СибВО военюрист 1-го ранга Ваганов 20 мая 1939 г. копию приговора и поданные ходатайства осужденных о помиловании направляет Ульриху226. А 27 мая 1939 г. из Москвы в Новосибирск летит телеграмма: «Дела Грибова Матвея Ефимовича и других… вышлите немедленно Военную коллегию приостановив исполнение приговора. Ульрих»227. А затем сам Ульрих обращается в Военную коллегию с протестом (главный аргумент – «не являлись руководителями а/с организации») и предлагает заменить ВМН отбыванием в ИТЛ, что и было осуществлено определением Военной коллегии (Алексеев, Кандыбин, Дмитриев) 11 июля 1939 г.228