По воле судьбы - Колин Маккалоу

— С меня достаточно! — повторил он, вскакивая на мраморную скамью. — Вы трусы! Вы олухи! Вы жалкие тряпки! Я — Первый Человек в Риме, а значит, и среди вас! Но мне оскорбительно подобное окружение! Посмотрите на себя! Уже десять месяцев длится фарс с Гаем Юлием Цезарем, а результатов не видно! Их попросту нет!

Он посмотрел на Катона, Фавония, Агенобарба, Метелла Сципиона и двух Марцеллов.

— Почтенные коллеги, я говорю не о вас. Боги свидетели, как долго и тяжело вы боретесь против врага всего римского в Риме. Но вас до сих пор никто не поддерживал, и я хочу это исправить!

Аппию Клавдию Пульхру, как и некоторым другим, услышанное совсем не понравилось, но Помпей и не подумал ввести себя в рамки.

— Я повторяю! Вы олухи! Трусы! Вы слабое, хныкающее сборище недоумков, ничтожеств! Я сыт всеми вами по горло! — Он с шумом вдохнул воздух. — Я пытался быть с вами вежливым. Я был терпелив. Я сдерживался. Я сносил все ваши штучки. И не стой здесь с таким оскорбленным видом, Варрон! Что заслужил, то и получай! Как ты, так и все остальные, забывшие, что сенаторы Рима должны задавать Риму тон, служить примером неколебимости и политической стойкости. А вы разве таковы? Нет, нет и нет! Вы не Сенат, вы позорище государства! Все вы не можете справиться с одним-единственным человеком! Более того, вы позволяете ему срать на себя! Что он и делает. А вы мямлите, спорите, распускаете сопли и голосуете, голосуете, голосуете! О боги, Цезаря наверняка душит смех!

Все были слишком оглушены этим взрывом, чтобы выказывать возмущение. Мало кто из присутствующих знал Первого Человека в Риме с такой стороны. А теперь многие вдруг прозрели и поняли, почему он стал первым. Куда подевался мягкий, расслабленный, сибаритствующий Гней Помпей Магн? Перед собравшимися стоял истинный солдафон. Цезарь порой тоже выходил из себя так, что Сенат пробивало ознобом. А теперь ярость Помпея ввергала всех в дрожь. И заставляла задуматься, кто из этой парочки строже: Цезарь или этот свирепый и, похоже, не знающий ни в чем удержу человек?

— Вам нужен я! — кричал Помпей со скамьи. — Вам нужен я, вы должны об этом помнить! Вам нужен я! Только я стою теперь между вами и вашим врагом. Я — ваше единственное спасение, ибо лишь я могу одолеть Цезаря в битве. Так уж будьте добры, держитесь со мной полюбезнее. И постарайтесь меня не сердить. Разрешите эту проблему. Проведите закон, лишающий Цезаря армии, провинций и полномочий! Я не могу сделать это за вас, ибо имею всего один голос, а у вас не хватает духу ввести военное положение и возложить всю ответственность за дальнейшее на меня!

Он оскалил зубы.

— Скажу вам прямо, вы очень не нравитесь мне! Кое-кого я, если бы мог, не колеблясь внес бы в проскрипционные списки! А еще кое-кого скинул бы вниз с Тарпейской скалы. Но я ничего такого не сделаю, если вы станете действовать дружно. Гай Цезарь игнорирует вас, игнорирует Рим. Его надо остановить. С ним невозможно договориться! И не ждите от меня милосердия, если я вдруг замечу, что кто-то пытается его поддержать. Этот человек попирает закон, он изгой, а у вас нет смелости объявить его таковым в официальном порядке! Предупреждаю: отныне каждого, кто проявит хотя бы малейшую слабину, я буду считать изменником и найду ему кару!

Он махнул рукой.

— Теперь идите! Поразмыслите над моими словами! А потом, клянусь Юпитером, сделайте что-нибудь! Избавьте Рим и меня от всего этого срама!

Сенаторы повернулись и молча ушли. Сияющий Помпей соскочил со скамьи.

— Ну, как я их? — спросил он у кучки оставшихся boni.

— Ты определенно воткнул им в задницы раскаленную кочергу, — сказал Катон голосом, впервые лишенным всякого выражения.

— Ха! Им это нужно, Катон. Один день у них — мы, другой — Цезарь. Хватит. Я хочу положить этому конец.

— Поэтому мы и здесь, — сухо сказал Марцелл-старший. — Помпей, политики так не действуют. Ты не можешь грозить Сенату кнутом, как своим необученным рекрутам.

— Кто-то должен был сделать это! — резко ответил Помпей.

— Я никогда не видел тебя таким, — сказал Марк Фавоний.

— И постарайся больше меня таким не увидеть. — Помпей помрачнел. — Где консулы? Ни один из них не явился.

— Они и не могли здесь появиться, Помпей, — сказал Марк Марцелл. — Они — консулы. Их статус выше, чем твой. Прийти сюда для них означало бы признать обратное.

— Но Сервий Сульпиций не консул.

— Не думаю, — сказал Гай Марцелл-старший уже в дверях, — что Сервию Сульпицию нравится подчиняться приказам.

Через минуту в атрии остался только Метелл Сципион. Он с упреком смотрел на зятя.

— Что? — вызывающе спросил Помпей.

— Ничего, ничего! Только я думаю, что ты повел себя неосмотрительно, Магн. — Сципион печально вздохнул. — Совсем неразумно.

Это мнение эхом откликнулось на другой день, пятьдесят седьмой день рождения Цицерона. В этот день он прибыл в окрестности Рима — на свою виллу на холме Пинций. Ему был обещан триумф, и до этого он не имел нрава пересекать священные границы города. Аттик, приехавший поздравить приятеля, коротко рассказал ему о вчерашнем повороте событий.

— Кто тебе все это рассказал? — спросил ужаснувшийся Цицерон.

— Твой друг, Рабирий Постум, который сенатор, а не банкир, — ответил Аттик.

— Старый Рабирий Постум?! Ты, наверное, говоришь о его сыне!

— Нет, о старике. Перперна болеет, и он подбодрился. Он хочет считаться старейшим.

— Давай подробности. Как вел себя Магн? — нетерпеливо перебил его Цицерон.

— Запугал всех явившихся к нему сенаторов. Был зол, язвителен, дерзок. Традиционные обличения, но в очень грубой манере. Сказал, что хочет положить конец нерешительности Сената. — Аттик нахмурился. — Угрожал проскрипциями. Обещал многих сбросить с Тарпейской скалы. Все пришли в ужас!

— Но Сенат ведь пытается сделать все, что в его силах! — неуверенно произнес Цицерон, совсем некстати вспомнив суд над Милоном. — Вето трибуна есть вето трибуна. Его не переступить. Чего же он хочет?

— Он хочет, чтобы Сенат ввел senatus consultum ultimum, объявил военное положение и поручил командование ему. На меньшее он не согласен. Помпей устал от постоянного напряжения и хочет, чтобы все скорее закончилось, а почти всегда его желания осуществляются. Он ужасно испорченный человек, он привык, что все будет так, как он хочет. Частично в этом виноват и сам Сенат, Цицерон! Десятилетиями они уступали ему. Они раз за разом специальным приказом назначали его командующим и прощали ему то, чего не простили бы, например, Цезарю. Человек, занимающий высокое положение по праву рождения, теперь требует, чтобы Сенат относился к нему, как к Помпею. И как ты думаешь, кто стоит за оппозицией?

— Катон. Бибул, хотя он не в Риме. Марцеллы. Агенобарб. Метелл Сципион. И еще некоторое количество твердолобых.

— Да, но они все политики, а Помпей — сила, — терпеливо произнес Аттик. — Без Помпея они Цезарю не помеха. А Помпей не терпит соперников, вот и все.