Титан. Жизнь Джона Рокфеллера - Рон Черноу

Роджерс, друг бесконечно тактичный, завоевал расположение Твена не только тем, что он сделал, но и своим поведением. «Ни знаком, ни намеком, ни словом он не показал, что я у него в долгу, – написал Твен. – Я никогда не был столь великодушен и не знаю другого столь же великодушного человека»69. Их дружба пережила финансовый кризис Твена, и Роджерс позже договорился о прибыльных контрактах на его книги, и Твен стал частым гостем на борту паровой яхты Роджерса «Канавха». (Во время одного круиза Твен сочинил набросок «Хлеба и рыбы», в котором утверждал, что настоящее чудо библейской истории не умножение хлебов и рыб, а что двенадцать учеников служили пяти тысячам человек и выжили, чтобы рассказать об этом.) Когда Роджерс был опустошен желчным портретом Лоусона в «Бешеных финансах», Твен предоставил благоприятные истории о нем для биографии в «Уорлдз ворк», журнале Фрэнка Даблдея. Для Роджерса Твен приберег высочайшую хвалу: «Он не просто мой лучший друг, это лучший человек, какого я знаю»70.

Твен, частый гость на Бродвей, 26, любил курить сигары, читать и отдыхать на софе в кабинете Роджерса, пока его друг развлекал непрекращающийся поток посетителей. Его не беспокоила репутация Роджерса. «Конечно, он пират, – говорил Твен, – но он и не скрывает этого и получает удовольствие от того, что он пират. Поэтому он мне нравится»71. На время Твен превратил Бродвей, 26, в свой клуб в центре города и иногда обедал с Младшим. «Я пришел в «Стандард Ойл» как раз вовремя для позднего завтрака с молодым Рокфеллером – здесь лучшая домашняя кухня на Севере», – сообщил однажды Твен жене72. Он сформировал благоприятное мнение о Младшем, как об «очень простом, серьезном, искреннем, честном, исполненном благих намерений, заурядном человеке, лишенном оригинальности и всех намеков на нее»73. Твен оставался защитником до конца и позже обвинял «разгребателей грязи» и Тедди Рузвельта за подлость по отношению к «Стандард Ойл». То, что у треста за четыре десятка лет не произошло практически ни одной забастовки, доказывало ему, что «вожди «Стандард Ойл» не могут быть насквозь плохими, иначе они угнетали бы своих шестьдесят пять тысяч рабочих просто по привычке, если уж так они устроены, что для них естественно угнетать всех остальных»74.

Большое расположение к Роджерсу возникло и у другого писателя. В 1896 году шестнадцатилетняя Хелен Келлер, слепая и глухая, встретилась с ним и Твеном на собрании по сбору средств на ее будущее образование. Еще до встречи Твен подготовил почву, сказав миссис Роджерс: «Нельзя, чтобы Америка позволила этому чудесному ребенку бросить учебу из-за бедности»75. Роджерс оплатил почти все образование Хелен Келлер в колледже Рэдклифф, и она это с благодарностью признавала. «Тем, что я смогла принести свою маленькую пользу в мире, я обязана господину Клеменсу и господину Роджерсу», – писала она76. Окончив колледж с отличием, Хелен продолжала переписываться с Роджерсами и трогательно посвятила свою книгу «Мир, в котором я живу» «Моему дорогому давнему другу»77. Перед смертью Роджерс положил ей ренту, обеспечив пожизненно. Учительница Хелен Келлер, Энн Салливан, позже раскрыла, что «Господин Рокфеллер [младший] и его отец проявляли интерес к Хелен большую часть ее жизни»78. В отличие от Роджерса, деньги Рокфеллера поступали анонимно.

* * *

В 1890-х годах Рокфеллер оказался, почти случайно, владельцем почти всей железной руды в Месаби, его последний коммерческий проект, реализованный с монументальным масштабом.

Эта легендарная инвестиция началась, как очередной серьезный промах, доставшийся от его бестолковых советчиков, Колби и Хойта. Когда Гейтс впервые исследовал участки железной руды, которые эти двое купили на Кубе, в Мичигане и Висконсине, он решил, что это бесполезная дыра. Но один перспективный объект Колби и Хойт все же раскопали: «Миннесота айрон компани». Во время поездки на запад Гейтса впечатлил потенциал района Месаби с широкой полосой железной руды, лежащей на отрезке в сто двадцать миль (ок. 193 км) в северной Миннесоте. Хотя имелась надежда, что это самая богатая подобная жила в Северной Америке, ее коммерческое применение не являлось очевидным. В отличие от твердого камня, который выкапывали из подземных шахт и забрасывали в доменные печи, руда Месаби выглядела, как мелкий порошок, он забивал печи или вылетал из труб, разбрасывая пыль по всей округе. С другой стороны, она лежала близко к поверхности и в таком изобилии, что ее можно было вычерпывать паровыми экскаваторами при небольших расходах на подземные шахты.

Одними из первопроходцев в Месаби стала провинциальная семья Мерриттов. Эти так называемые семеро железных мужчин – четверо братьев и три племянника – безрассудно влезали в долги, хватали огромные участки земли, затем начали строить железную дорогу, чтобы доставить руду к озеру Верхнему. Но, когда паника 1893 года сказалась на ценах на железо, они столкнулись с серьезной нехваткой средств. Атмосфера в Дулуте накалилась, когда рабочие с пистолетами в руках ворвались в конторы железной дороги Мерриттов с требованием выплатить задержанную зарплату.

Спасая Мерриттов, Рокфеллер повторил свою старую схему, укрепив деньгами предприятие и получив руководящую позицию. Как и с дурно пахнущей нефтью Лимы, он мог поспорить, что руда Месаби в один прекрасный день будет цениться – даже если бы Эндрю Карнеги и его эксперты и посмеялись над этой нелепой мыслью. По словам Чарльза Шваба, правой руки Карнеги: «Они не могли понять, как [Рокфеллер], без знания железного дела, мог вложить деньги в руды, которые бесполезны – по крайней мере, еще долго будут бесполезны»79. На что Рокфеллер кратко парировал: «Для меня было удивительно, что великие производители железа и стали не придали, как казалось, должного значения этим выработкам»80. Он верил, что, как и в первые дни нефти, сталелитейная промышленность стоит на пороге перепроизводства и вскоре падет жертвой самоубийственной конкуренции, если только ее не стабилизируют сильные хозяева. Будучи экспертом в транспорте и его стратегическом значении, он жадно смотрел на обширные железнодорожные и судоходные приспособления, контролируемые Мерриттами.

Когда во время паники 1893 года Рокфеллер направил деньги Мерриттам, он был одним из немногих людей, кто мог их спасти. Наивным образом он рассчитывал потратить скромные сто тысяч долларов и не подозревал, что проект Месаби потребует он него колоссальных ресурсов и займет восемь лет. В обмен на вложение, Рокфеллер заключил сделку с Мерриттами, что те организуют холдинговую компанию, «Лейк супериор консолидейтед айрон майнз», которая объединит их железнодорожные и горные активы с весьма посредственными объектами, кое-как собранными Колби и Хойтом. Идея заключалась в том, что Мерритты будут управлять компанией и с помощью денег Рокфеллера закончат застопорившуюся железную дорогу. Поначалу Рокфеллер владел только пятой частью акций, но имел общий контроль через облигации, обеспеченные первой закладной, которые пользовались правом ареста имущества всей компании в случае дефолта.

Учитывая, как переплетались их судьбы, может показаться странным, что Рокфеллер встречался с главой семьи из Миннесоты Леонидасом Мерриттом всего раз, в июне 1893 года, и то недолго. Гейтс стремился оградить Рокфеллера от таких контактов, но Мерритт тепло настаивал, что хочет пожать руку своему спасителю. Они встретились на Бродвей, 26, встреча длилась пять минут, и Рокфеллер был образцом любезности. Похвалив предприятие в Месаби, он справился о погоде в Миннесоте. После еще нескольких приятных фраз он вежливо извинился, и больше ни разу не видел никого из Мерриттов. Гейтс явно показал, что теперь его босс будет скрыт за своей обычной ширмой. «Разговаривая со мной, – сказал он Леонидасу Мерритту, – вы говорите с господином Рокфеллером»81. Даже для своей привычной уединенности Рокфеллер был примечательно отстранен за свои восемь лет романа с железным бизнесом. Хотя он стал главным владельцем Месаби, он всего раз ступил на его склоны, и то уже значительно позже продажи своей собственности.