Сто баксов на похороны - Борис Бабкин

– А та баба под пистолетом скажет, – усмехнулся Матвей, – приезжай, миленький, Томочка заболела. Да и Томка сама это…

– Ты сейчас наговоришь, – усмехнулся Лупатый. – Что же там, неделю засаду держать будут? Менты могли бы. Но зачем им это? Уж не так я для них опасен. Засвечусь или где случайно встретят, могут пришить. А так, – он махнул рукой, – они на меня хрен забили.

– А чего же ты так хотел из Москвы уехать? – спросил Матвей.

– Под горячую руку пришибли бы, – буркнул Николай.

– Тогда что делать-то? – вздохнул Матвей. – Наверное, лучше в милицию…

– Если заявлять, – резонно заметил Лупатый, – то сразу надо было. А сейчас время ушло. Да и убьют тогда пацаненка, если уже…

– Сплюнь, – недовольно бросил Матвей. – Я и сам уж об этом не раз думал. И Вика с матерью ночами его оплакивают. Но кому и зачем он понадобился, понять не могут. У меня мысль была, что это жена убийцы его свистнула, но потом подумал: ей-то зачем?

– Кто знает, – буркнул Лупатый. – Базарок идет, что Зуба она и подставила. Не он вроде бы твоего брата убил.

Матвей удивился:

– А кто же? Ведь он признался. И свидетели…

– Положим, из вашего дома мужик пропал. Был и нету. Говорят, к нему в тот вечер, когда его последний раз видели, какая-то молодуха приходила. Он с ней потом куда-то ушел. И все. Правда, труп до сих пор не нашли. А вот бабу, которая тоже против него показания давала, нашли. Сделал он ее. А на кой черт Зубу эти дела нужны были бы, если б он в натуре виноват был? Сбежал от милиции и вали из Москвы. А он хренушки, начал разбор наводить.

– Ты-то откуда знаешь? – Матвей недоверчиво посмотрел на него.

– Слышал, как Истома с Альбертом базарили. А у Альберта жена вернулась. Баба еще та. У нее братец тоже не балуй. Вот я и думаю, что Тамарка сейчас у Альбины. Это баба Альберта, которого с Истомой убили.

– Вот это дела, – покачал головой Матвей. – Черт ногу сломит. Но на кой всей этой братии Антошка понадобился? Никак не пойму.

– Короче, будем Томку искать? Или нет?

– Придется. Сам на меня страху нагнал, а еще спрашивает. Но придется ее искать. Правда, если она ничего не знает, а у нас будут неприятности, я тебя сам пришибу, – пообещал Матвей.

– Странно, – сказал Зубов. – Где же они? – Положив трубку, задумался.

– Может, ушли куда-нибудь? – сказала увидевшая его напряженный взгляд Люба. – Да и прошло минут двадцать.

– Вообще-то да, через часик еще позвоню.

Достав сигарету, Зубов вышел на балкон. «Не могли они никуда уйти, – подумал он. – Я же на них спецом жути гнал. А что же такое? – затянувшись, задумался. – Может, набухались? Надо ехать. А может, лучше попросить Любку? – Затянувшись, усмехнулся. – А если они уехали и оставили записку? И Танька может заскочить. Да, – утвердился он в своем решении. – Надо ехать». Выбросив докуренную до половины сигарету, вернулся в комнату.

– Люба, – вздохнул он, – я поеду на квартиру.

– Что с тобой? У тебя какое-то лицо… – Подыскивая определение, Люба замолчала.

– Думаю, что-то случилось. Ведь я не зря им пить не давал. А сейчас меня нет, может, решили…

– Я поеду с тобой, – перебила Люба.

– Нет. Если я прав и они выпили, я бы не хотел, чтобы ты их видела.

– Ты вернешься?

– Конечно, – улыбнулся Зубов. – Обязательно.

– Дорогой, – в кабинет заглянула Нина. Михайлов сидел на диванчике и рассматривал семейный альбом. В ее глазах промелькнула усмешка. – Что-то ты последнее время никак не налюбуешься на своих предков.

– И все-таки, – повернувшись, сказал он, – Яшка похож на прадеда. Конечно, у того борода, усы, но видно, что похож. Что ты хочешь? Ведь просто так, – усмехнулся он, – ты не заходишь. Так что?

– Мы с Яшей поедем в Петербург, к Ирине Викторовне. Она сегодня звонила и приглашала.

– Как, – удивился Михайлов, – разве она вернулась?

– Да. Говорит, получила какое-то наследство, и ей необходимо что-то выяснить.

– Она же дисциплинированный налогоплательщик, – усмехнулся Михайлов. – Вот, наверное, и решила разузнать, облагается ли наследство родственника из Израиля налогом. Могла бы позвонить, и я все ей рассказал бы. Раз решили ехать – ради Бога. Неужели Яшка сам изъявил желание? – удивился он.

– Ирина Викторовна сказала, – улыбнулась Нина, – что с ней приехала племянница. Ее зовут Иза. Восемнадцать лет.

– Понятно, – рассмеялся Михайлов. – Ну что же, – снова кивнул он. – Как говорят, скатертью дорога.

– Тогда я позвоню! – Благодарно улыбнувшись, Нина поцеловала мужа в щеку. – И скажу, что мы выезжаем.

– А разве вы думали, что я смогу не отпустить вас? Конечно, я буду скучать. Но… – Он многозначительно замолчал и загадочно улыбнулся.

Нина удивленно вскинула брови.

– Хотел сделать сюрприз, – вздохнул Михайлов. – Но так и быть. – Отодвинув ящик стола, достал большую фотографию ее и сына. – Это когда вы к машине шли, – увидев изумленный взгляд жены, объяснил он. – Здесь вы во всей своей красе. Мать и сын. Я специально приказал сфотографировать вас отдельно и крупным планом. И без меня. Хочу, чтобы, даже если вас нет рядом, вы были со мной постоянно. Наверное, старость одолевает, – улыбнулся он, – сентиментальным становлюсь.

– Для меня ты самый молодой, – улыбнулась Нина и вновь поцеловала его.

– Мама! – услышала Люба веселый голос Насти. – Тетя Таня пришла.

– Это тебе, – улыбаясь, Татьяна отдала девочке плитку шоколада и коробку конфет.

– Спасибо, – поблагодарила та.

Татьяна посмотрела на вышедшую из комнаты Любу:

– Привет, подруга.

– Здравствуй, – кивнула Люба. – Проходи. Кофе будешь? – Она пошла в кухню.

– Не откажусь. – Татьяна последовала за ней. – Ты моего квартиранта давно видела? – небрежно спросила она.

– А что?

– Приходила я на квартиру. – Татьяна уселась. – Там беспорядок. И ведь говорила, чтоб в мою комнату не входили, а дверь открыта.

– Паша поехал туда, – включив кофеварку, сказала Люба. – Он два дня был на работе. И…

– У тебя ночевал?

– Да. А что здесь такого? И вообще, почему тебя это беспокоит?

– Он мне в вечной любви клялся, – усмехнулась Татьяна.

Люба застыла. Потом покачала головой:

– Зачем ты врешь? И я не понимаю, чего ты…

– Я не привыкла ни с кем делить мужиков. – Татьяна поднялась. – Пусть я с ним скоро расстанусь, но пока он мой, значит…

– Убирайся! – Люба указала на дверь. – И никогда больше не приходи!