Александр III и его время - Евгений Толмачев

В это же время между Германией и Россией пробежала чёрная кошка в виде таможенной борьбы, что ещё больше обострило активность антигерманского направления в рядах высшей администрации России. Александр III, К. П. Победоносцев, Н. П. Игнатьев, Н. Н. Огарёв (и близкие к нему руководители армии и флота) были враждебно настроены к Германии и готовы были к изменению внешнеполитического курса. С лета 1886 г. М. Н. Катков повёл энергичное наступление на гогенцоллерновскую Германию и дуалистическую монархию Габсбургов в руководимых им органах — газете «Московские ведомости» и журнале «Русский вестник». С завидной настойчивостью он доказывал необходимость сближения с Францией. Тогда же через И. Ф. Циона он развернул агитацию за сближение с Россией и во Франции (с августа 1886 г. тот стал одним из руководителей журнала Nouvelle Revue, на страницах которого появились статьи Каткова). В конце декабря Катков подал Александру III через министра внутренних дел Д. А. Толстого записку об отношении России к Германии и Франции. В ней он уверял монарха, что Россия не может гарантировать свой нейтралитет в случае войны Германии с Францией. Париж должен держать часть своих войск на итальянской и австрийской границе. Если Россия гарантирует нейтралитет, кайзер бросит все свои силы против Франции, что поставит последнюю в неравное положение по сравнению с Германией. Петербург должен сохранить полную свободу действий и не принимать никаких обязательств по отношению к немцам. Только при этом условии Россия останется арбитром мира. Государь, по свидетельству Е. М. Феоктистова, написал по этому поводу Толстому: «Прошу Вас передать Каткову мою благодарность и скажите ему, что я не сомневаюсь в его преданности и в его желании служить интересам отечества, как он их понимает и может» (182, с. 229). Следует подчеркнуть, что в это время не только катковская печать, но почти вся отечественная пресса ясно и определённо высказывалась против агрессивной политики Германии и в защиту Франции.

Тем не менее самодержец всероссийский колебался. Он ещё не был готов изменить политику в отношении Германии.

11 января 1887 г. О. Бисмарк выступил в рейхстаге с громовой речью против французов и провёл в Эльзасе и Лотарингии ряд мер, усиливших реваншистские настроения во Франции. В многострадальной Европе вновь сложилась обстановка военной тревоги. Министр иностранных дел России Н. К. Гирс, его ближайший помощник В. Н. Ламздорф, а также помещичьи круги, которые вели торговлю через Балтийское море, ещё пытались сохранить союзные отношения с Германией. На короткое время Гирсу удалось убедить царя в целесообразности двусторонних русско-германских переговоров (без Австрии), начатых в 1887 г. по истечении 3-летнего срока подписания «Союза трёх императоров».

В итоге переговоров в Берлине 6 (18) июня 1887 г. русским послом Павлом Шуваловым и Бисмарком было подписано секретное русско-германское соглашение, получившее название «перестраховочного договора». По замыслу Бисмарка договор должен был устранить опасность войны Германии на два фронта. Опираясь на Тройственный союз, направленный против России и Франции, «великий юнкер» решил перестраховаться путём заключения соглашения с Россией и тем самым предотвратить её сближение с Францией. Петербургу договор был необходим ввиду обострения его отношений с Лондоном.

Обе державы обязывались соблюдать благожелательный нейтралитет в случае войны одной из них с третьей державой. Но это правило не касалось войны против Австрии или Франции. Германия не гарантировала свой нейтралитет при нападении России на Австрию, а Россия — в случае нападения Германии на Францию. Германия признавала права, приобретённые Россией по Берлинскому трактату на Балканском полуострове. Обе стороны обязывались сохранять статус-кво на Балканах. Союзники признавали прежний принцип закрытия проливов Босфор и Дарданеллы для военных судов всех наций. Кроме того, по приложенному к договору секретному протоколу Берлин обязался соблюдать благожелательный нейтралитет и оказывать моральную и дипломатическую поддержку России, если бы та оказалась вынужденной «принять на себя защиту входа в Чёрное море» в целях ограждения своих интересов, а также ни в коем случае не давать согласия на реставрацию на болгарском троне принца Баттенбергского. Этот протокол Бисмарк предлагал «спрятать под двойное дно», т. е. хранить в особой тайне. Отсюда встречающееся название «перестраховочного договора», как договора с «двойным дном». К слову сказать, соглашение 1887 г. не улучшило русско-германских отношений. Берлину не удалось перехитрить Россию и добиться от неё обязательства сохранить безусловный нейтралитет в случае войны с Францией. Петербург оставил за собой право быть арбитром франко-германских разногласий. Немецкая и русская пресса продолжали вести друг против друга недобрую, ожесточённую кампанию. Ухудшались русско-германские экономические отношения. Прусское юнкерство всеми фибрами сопротивлялось ввозу русского хлеба, а русские промышленники — ввозу немецких индустриальных товаров. Последовало одно за другим взаимное повышение таможенных пошлин. Введённые Германией в 1885 и 1887 гг. новые повышенные ставки на сельскохозяйственные товары, вызвали недовольство русских помещиков. 12 (24) мая 1887 г. петербургский кабинет обнародовал указ о запрещении иностранным подданным владеть недвижимостью в западных губерниях России. Им возбранялось также занимать должности управляющих имениями. Меры эти в основном были направлены против немцев.

Кроме того, Россия приняла новые протекционистские тарифы, по которым ввела высокие пошлины на железо, сталь и металлические зарубежные изделия, на уголь и кокс, что привело к сокращению немецких товаров на русском рынке. Вслед за этим Бисмарк закрыл доступ русским биржевикам на немецкий денежный рынок. Узнав, что двери берлинских банков перед ним закрыты, царское правительство обратилось к французским денежным магнатам. Это ускорило сближение русского капитала и французской биржи. На горизонте европейской политики стали вырисовываться первые контуры будущего франко-русского союза.

В этих условиях русско-германский «перестраховочный договор», подписанный в 1887 г. на три года по инициативе Германии, не был возобновлён в 1890 г. Сложные, хитроумные дипломатические комбинации Бисмарка окончились неудачно. В марте 1890 г. Бисмарк вынужден был уйти в отставку. Помимо объективных причин, сказалась и личная неприязнь к нему молодого кайзера Вильгельма II Гогенцоллерна, вступившего на престол 15 июня 1888 г., имея от роду 29 лет. Перед этим будущий германский император и прусский король в течение года похоронил своего деда Вильгельма I в возрасте 91 года и своего отца Фридриха-Вильгельма, прожившего почти всю жизнь кронпринцем и ставшего императором лишь за три месяца до своей смерти. С 1884 г. по инициативе Бисмарка Вильгельм несколько раз ездил с визитами в Петербург. Это доставляло тогда молодому человеку немалое удовольствие, поскольку бесило отца, кронпринца Фридриха, приверженца британской ориентации. В 1884 г. состоялось знакомство Вильгельма с цесаревичем Николаем. Между ними завязалась переписка; принцу казалось, что он приобрёл вечную дружбу с будущим правителем России. Однако время показало её непрочность. Историки характеризуют его, как самонадеянного и дерзкого прусского юнкера, твёрдо «уверенного в превосходстве возглавляемой им по божественному праву монархии» над всеми остальными странами и народами и «в своём собственном превосходстве над своими подданными», не говоря уже о всех инородцах и иноземцах, «не способных подняться до германского мышления». Естественно, он мнил себя великим полководцем, преемником Фридриха Барбароссы и «железного Фридриха». Первым публичным выступлением этого «последнего из гуннов» стало обращение его к армии: «Мы принадлежим друг другу — я и армия, — мы были рождены друг для друга и останемся впредь неразрывно связаны, всё равно, пошлёт ли нам Господь войну или мир» (382, 1988, № 3, с. 133). Он отродясь не расставался с блестящей металлической каской и охотно позировал в военной форме и воинственных позах. Его физиономия с нафабренными, закрученными и поднятыми кверху двумя стрелками усов раскрывала чванливую заносчивость и угрожающую агрессивность собственной натуры убедительнее трескучих речей, которые он произносил с большим апломбом. По количеству публичных выступлений, по неотвратимому «желанию откликнуться на то или иное событие и дать ему безапелляционную оценку» кайзер превзошёл всех монархов. Уже в конце XIX в. о последнем Гогенцоллерне родилась язвительная шутка: он жаждет быть «императором на троне, женихом на свадьбе и покойником на похоронах» (там же). В памяти поколений он всё же останется одним из главных поджигателей мирового пожара, принёсшего неисчислимые бедствия европейским народам и самой Германии.