Тайный сыск царя Гороха - Андрей Олегович Белянин

дело гиблое. Нам надо бы тихо ускользнуть и огородами добраться до отделения. Хорошо бы еще и дьяка поймать по дороге, сразу бы и засаду устроили… – Погоди, сыскной воевода, не убегай! – вовремя перехватил меня царь. – К воротам со мной пойдешь! Мятежники небось тоже в твоем ведомстве…

Я криво улыбнулся. Что делать, придется идти. Яга, вцепившись в локоть, семенила следом, напряженно бормоча:

– Чегой-то не пойму я, старая, отчего бунт?! Вроде все так тихохонько было, жили себе смирно, без проблем, утром хоть бы повозмущался кто… и на тебе! За какие грехи тяжкие? Вроде податей немного, войны нет, голоду – в помине, веру никто не обижает, что ж метаться-то? Что-то не так… Не по уму выходит…

– А раньше такие бунты были? – спросил я, припоминая, в свою очередь, исторические описания разинщины и пугачевщины.

– При мне не было. Вот вроде при дедушке Гороха нашего был один, из-за соли. Купцы на нее дюже цену взвинтили… Ну, лихой народец подсобил, а там и пол-Лукошкина огнем сгорело…

– Мрачноватая перспективка, – согласился я.

Мы вышли на балкон третьего этажа, вглядываясь в бунтующую за воротами толпу. Мореный дуб царского забора успешно сдерживал ее напор, да и меж зубцов начали высовываться граненые стрелецкие пищали. Однако народное восстание, видимо, захватило умы слишком большой части населения. Всюду виднелись зажженные факелы, люди потрясали вилами и топорами, а меж бушующих толп горожан то тут, то там виднелись кафтаны наших еремеевских стрельцов. Это уже более чем серьезно! Да чтоб Фома Еремеев в нарушение присяги примкнул к явному бунту… Подобное просто не укладывалось у меня в голове.

– Пушки тащи, пушки! Заряжай быстрее… – доносилось со двора.

– Бабуля, побудьте здесь, я – вниз, к Гороху!

– Куда, Никитушка, затопчут ведь в запале! – запричитала Яга, но я уже несся вниз.

Если не успею, прольется кровь. Что бы и как бы ни было, кто прав, кто виноват, но если сейчас я не встану между народом и царем, то потом не прощу себе никогда! Если будет это «никогда»…

– Прибежал? – Горох встретил меня уже при полном параде, готовясь сесть на боевого коня.

– Постойте! Вы узнали, из-за чего бунт?

– Сейчас узнаем… Как выедем, как из пушек пальнем, как…

– Прекратить немедленно! – заорал я в полный голос так, что даже царь опешил. – Вы что, с ума сошли?! Воевать не с кем, так на своих же, русских людей бросаетесь?! Самодур!

– Э… участковый, ты это…

– Молчать! Самодур, тиран и деспот!

– Но, но… я ить могу и…

– Молчать, я сказал! И марш к воротам! Сначала поговорите с народом, выясните, что случилось, чего хотят, а уже потом принимайте меры. Вы царь или мясник в короне?!

– Царь! – не на шутку обидевшись, взревел Горох. – А ну, молодцы, взять этого умника да связать покрепче, чтоб думал впредь, о чем языком молоть. И к воротам его, за мной…

Меня связали быстро, я не сопротивлялся. В душе билась последняя, робкая, неосознанная надежда на то, что, может быть, все еще можно исправить. Горох смело полез по лесенке и встал на собственных воротах, метра на три возвышаясь над рокочущей толпой. При виде царя народ на мгновение примолк, а потом раздался такой дружный рев, что ворота задрожали:

– Верни участкового, государь!!!

Ей-богу, Горох обалдел… Хотелось бы сказать крепче, но на службе я не выражаюсь. Пришлось опустить очи долу и скромно промолчать. Двое-трое бояр в наспех застегнутых доспехах бросились к царю, вполголоса уговаривая его предать меня немедленной смерти как главного смутьяна и зачинщика. Стрельцы опустили приклады на землю, недоуменно поглядывая друг на друга. Если бы Горох был в сознании, то при его неуравновешенном характере мне бы запросто снесли башку и выкинули за ворота. Мол, просили – получите! Правда, через пять минут он бы волосы на себе рвал и попутно пообезглавил всех советчиков, но мне от этого на небесах было бы уже ни тепло, ни холодно… В этот критический момент мою молодую жизнь спасло одно – царь впал в ступор. В смысле застыл с распахнутым ртом и немигающими глазами. Бояре покричали и отползли. Мстить мне без прямого разрешения государя они не могли, да и царские стрельцы вряд ли бы позволили. А народ, раззадоренный молчанием властей, приободрился и ударился в требования:

– Отдавай участкового, надежа-государь! Всем миром поляжем, а не дадим заступника нашего извести!

– Православные! Это же все бояре воду мутят… По их навету повели сиротинушку нашего босого, да в кандалах, да под саблями острыми, в темницу темную! Это все Пашка Псуров придумал, чтоб ему в аду со сковороды не слазить! А царь-то хороший… тока доверчивый…

– Вернуть сыскного воеводу, и неча тут тень на плетень наводить! Все Лукошкино видело, как волокли его силком по городу и плетьми хлестали нещадно, а он, страстотерпец, только в платочек чихал… от боли немыслимой!

– Выходи на площадь, царь! Народ тебя к ответу требует! Хоть и строг был Никита Иванович, а законы блюл! И мы блюдем! А коли кто из твоих бояр недоблюдет, так уж не прогневайся… мы поучим!

Выкрики продолжали расти. В целом они были достаточно однообразны – вернуть меня, восстановить работу отделения, ну и все такое… Проявлялись, правда, периодически мудрецы, требовавшие заодно перетопить всех бояр в речке Смородине, выкатить из царских подвалов бочки вина и, спалив государев терем, отметить это дело общенародной дискотекой. Дураков везде хватает, всерьез их, слава богу, не воспринимал никто. Неизвестно, сколько времени этот балаган мог бы продолжаться, пока какой-то шкет не запустил в ворота гнилой сливой, а попал Гороху в корону. Толпа моментально смолкла, поняв, что перешагнула все границы. Горох автоматически поправил головной убор, икнул и очнулся:

– Люди добрые! – Он обратился к народу, и голос государя был проникновенно величав. – Чем же я вам так не угодил? Чем обидел так, что вы меня за зверя лютого держите? Разве кого казнил безвинно? Разве землю нашу от ворогов не защищал, живота своего не жалеючи? За что ж позорите так, люди русские?

Народ примолк… Случайное оружие неуверенно и виновато прятали, факелы загасили, все начали снимать шапки. Горох не ломал комедию, он был предельно искренен, и это было ясно каждому…

– Кто сказать посмел, что я сыскного воеводу без дела обижаю?! Да мы с Никитой Ивановичем рук не покладая заботимся о вас денно и нощно.