Монологи о наслаждении, апатии и смерти (сборник) - Рю Мураками

я старалась держать себя в руках, но это плохо получалось, в комнате было множество народу, стояла видеокамера и такой огромный стеклянный стол, которого я еще никогда не видела, а вас я заметила лишь краем глаза, я видела вас в течение двух десятых секунды, а потом я уж не смотрела ни на кого, и желание заполнило всю комнату, вернее, было два желания: ваше и мое, все остальные люди были не в счет, я больше никогда не испытывала такого животного чувства к другому человеку, как в тот раз, до сих пор я была подобна явлению растительного царства, у растений не бывает оргазма, по правде говоря, это было в первый раз, но не всегда получается так, как хотелось бы, вы тогда не сказали главного, а я подумала, что не понравилась вам, в комнате для ожидания другие девушки болтали, что вы сказали кому-то из них, что она красавица, у кого-то оценили некоторые фигуры танца, арабески и адажио, но вот про меня вы ничего-то и не сказали, я была убеждена, что провалилась, да у кого угодно могла появиться подобная мысль, не так ли? В те времена я работала в небольшом агентстве по подбору артистов, которое приглашало меня покривляться на приватные встречи политиков, а мой договор с агентством недвижимости к тому моменту уже был расторгнут, так что единственная постоянная работа у меня была три раза в неделю в баре фламенко; неделю спустя после того прослушивания трое мужчин в костюмах и при галстуках пришли в агентство, директор принял их очень услужливо, а потом объявил мне, что я должна покинуть его агентство, что я перехожу в другое, все это он сообщил чрезвычайно вежливым тоном, я поняла, что он продал меня, позже он позвонил и добавил, что за меня ему дали что-то около трех с половиной миллионов иен, он заклинал меня никому не рассказывать об этом и не звонить больше ему, и что он сам тоже больше никогда не позвонит мне, а потом, в ближайший вечер, меня пригласили в бар, где играл немецкий пианист, он исполнял джаз в какой-то механистической манере, я промучилась два часа, решая, что бы мне надеть, я выбрала свое красное платье, самое короткое, еще полтора часа я выщипывала у себя волоски, за ушами и под мышками я умастилась духами от «Герлен», а их оставалось на самом донышке, потом я быстро наложила легкий макияж и наконец вышла, но в баре мне сначала пришлось пообщаться с одним влиятельным бизнесменом и прослушать его усыпляющую лекцию об условиях и задачах производства, в конце концов он ушел и подошли вы, на вас был летний костюм из очень легкой ткани, галстук цвета индиго с розоватыми прожилками, вид у вас был крайне усталый, вы были плохо выбриты, под глазами мешки – впервые я видела плохо выбритого человека в шикарном костюме и галстуке, вы поздоровались со мной и, глядя на пианиста, присели на диван, пробормотав сквозь зубы: «Почему бы ему не исполнить что-нибудь из Билла Эванса, ведь в остальном немцы полные ничтожества», и в течение минут пятнадцати мы с вами говорили о джазе, рассуждали об Эрике Долфи, Майлзе Дэвисе, Альберте Эйлере, Сан Ра, потом мы направились в ресторан, я не помню, находился он в том же здании, где и бар, или нет, когда вы впервые дали мне попробовать экстази, вы сказали, что это медицинский препарат, разработанный в Швейцарии для страдающих аутизмом, он позволяет снять внутренние запреты и делает поведение человека более искренним: «А вам не хотелось бы искренне рассказать мне о чем-нибудь?», и я вам сказала, что солгала относительно моего возраста и что я совсем забыла, где находится ресторан; он и вправду оказался очень маленьким, немного старомодным, официант и посетители говорили тихими голосами, голоса сливались в один, и их невозможно было различить – совсем как ветер в распустившихся листочках вишневого дерева, после того как опали цветы; в начале мая я стала ощущать у себя сексуальное настроение, для меня это означает, что моя ненависть рассеивается; меня глубоко и больно задели ваши слова после первой нашей встречи, я не знала, что происходит, и тут вы заявили: «Рейко, то чувство, о котором ты говорила, я уверен, что это ненависть», для меня это было подобно открытию, что маленький пушистый зверек, которого я выхаживала, оказался, к примеру, злобной лаской: «Я допускаю, пускай будет ненависть, но вы скажите, отчего такая штука могла зародиться во мне?»

«Тебе пришлось отказаться от чего-то, когда ты была совсем маленькой, и с этого момента в тебе начала расти ненависть, я не хочу знать, из-за чего именно, но ты оставила попытки как-то воздействовать на окружающий мир, ты потеряла самоуважение и стала копить ненависть, которая развивалась одновременно в двух направлениях: против тебя самой и против всего остального мира, но это была всего лишь точка отсчета». «Это чувство изначально было недифференцированным, я не знаю, когда оно стало оформляться, но я ничего не могла поделать, когда мой отец напивался, он изменялся до неузнаваемости, я была старшей дочерью в семье и он меня очень любил, но вечером, когда он напивался, он становился совершенно невыносимым, я пыталась вступиться за мать и младшего брата, но отец пьяный сильно отличался от отца трезвого, и с этим ничего нельзя было поделать, мы с матерью решили относиться к этому, как относились бы к сильному дождю, снежной буре или тайфуну, не это ли и обусловило мой отказ от каких-либо дальнейших попыток? Когда вы сказали, что это ненависть, я вспомнила комнату, где я дожидалась очереди на прослушивание, и ресторан, где я увидела вас вторично, глядя по сторонам, слушая, что творилось вокруг, я думала о том, как все это прекрасно, а мгновение спустя я решила, что все равно ничего не могу с этим поделать, но тем не менее я не ушла, когда люди перестали обращать на вас внимание; в принципе ненависть испытывают к тому, кто сделал возможными ваши отношения с людьми; тот, кто способен на сильную и постоянную ненависть, уходит или же выказывает агрессию, мечет громы и молнии, он будет стараться разрушить эти отношения»; я же, ненавидя, ничего не могу сделать, моя ненависть остается статичной, четко разделенной на два направления: не против моих отношений с людьми, а против места и против меня самой, она больше не развивается, она остается такой же, поэтому-то я смирилась и