Дитрих Бонхеффер. Праведник мира против Третьего Рейха. Пастор, мученик, пророк, заговорщик - Эрик Метаксас

Около половины первого Кейтель заявил: пора! Они сию минуту отправляются к фюреру. Штауффенберг отлучился на минуту в туалет, надеясь включить там пусковой механизм, но в туалете негде было спрятаться, и тогда он спросил Кейтеля, где можно сменить рубашку. Адъютант Кейтеля проводил Штауффенберга в пустую комнату, где тот заперся, торопливо открыл кейс, развернул спрятанную в рубашку бомбу, эту самую рубашку надел, а в бомбе сломал ампулу с кислотой. До взрыва осталось десять минут. За считаные секунды автомобиль Кейтеля доставил их обоих к месту встречи.

К тому моменту, когда Кейтель и Штауффенберг вошли в помещение, где Гитлер проводил заседание, истекло четыре минуты из десяти. Гитлер небрежным кивком приветствовал Штауффенберга и продолжал слушать доклад генерала Хойзингера. Штауффенберг оглядел помещение и вновь огорчился: не присутствовали ни Гиммлер, ни Геббельс. Тем не менее он присел рядом с Гитлером и подсунул кейс под стол. Бомба оказалась в двух метрах от ног фюрера, и если Адольф не сдвинется с места, через пять минут эти ноги отделятся от своего злобного хозяина.

Отделились бы – если бы не мощная преграда, которая послужила фюреру щитом. Между заговорщиком и намеченной жертвой высился массивный дубовый стол длиной примерно пять с половиной метров и полтора метра шириной. Оба конца не имевшего ножек стола опирались на тумбы практически такой же ширины, как сам стол. Проклятый стол – из-за него погиб Дитрих Бонхёффер, его брат Клаус и двое зятьев, погибли Штауффенберг и Хэфтен, сотни участников Сопротивления, миллионы жертв, тщетно ждавших избавления в лагерях смерти. Прозаический факт и загадка судьбы: ход истории определила прихоть мебельного дизайна.

Штауффенберг отсчитывал минуты до взрыва – четыре, три. Пора было уходить. Он извинился, пробормотал, что должен позвонить, сверить цифры перед докладом. Неслыханная вещь – отпроситься с собрания, где председательствовал сам фюрер, но Штауффенбергу было не до этикета. Он вышел на улицу, сдерживая себя, чтобы не припуститься бегом. В конференц-зале Хейзингер все еще жужжал, покуда очередную его фразу не прервал взрыв такой мощности, что Штауффенберг, успевший отойти на двести метров, увидел, как ударили в окна изжелта-синие языки пламени, а вместе с ними вылетели и высокопоставленные военные, только что утомленно взиравшие на карты боевых действий.

Дубовый стол разнесло в щепки, потолок рухнул на пол, повсюду валялись трупы, но, вопреки надеждам теперь уже бегом бежавшего к взлетному полю заговорщика, среди мертвецов не было развоплотившегося «зла во плоти». Гитлера взрыв привел в мультяшный беспорядок, но он был жив и даже преисполнен бодрости. Его секретарь Гертруда Юнге вспоминала: «Вид у фюрера был странный. Волосы стояли дыбом, словно колючки дикобраза, одежда вся была в клочьях, но вопреки всему он был в восторге, ведь он выжил» 641.

«Это Провидение, – заявил фюрер. – Доказательство моей правоты. Я вижу в этом подтверждение верности всего моего пути»642. Чудесное спасение посреди дымной смерти казалось безусловным доказательством того, что ему удалось-таки оседлать пресловутый Zeitgeist, и плевать, что задницу обожгло и взрыв превратил его штаны в подобие гавайской юбочки из отдельных полос материи. Романтичный вождь народа отослал пострадавшее одеяние в Берхтесгаден Еве Браун, как знак неуязвимости ее возлюбленного, и пояснил в записке: «Посылаю тебе униформу, бывшую на мне в тот роковой день. Доказательство того, что Провидение меня охраняет и мы не должны более страшиться наших врагов».

Отослав свои штаны Еве, Гитлер обратился к немецкому народу, по сравнению с которым его вечная невеста всегда играла второстепенную роль, и сообщил о чудесном спасении подданным рейха. Около полуночи прозвучало радиообращение, и вся Германия услышала голос фюрера:

...

Речь завершилась военным маршем, и вслед за фюрером микрофоном завладел Геринг:

...

Снова военный марш и речь главы военного флота Дёница.

...

«Маленькая банда», «жалкая клика»… Истина была для них нестерпима: полномасштабный заговор германской элиты, гораздо более широкий и давний, чем подозревали однокашники фюрера. Для волчьего эго то был непереносимый удар, и фюрер свел счеты, «как мы, национал-социалисты, привыкли их сводить». Он взялся стереть оппозицию до последнего человека, он вырывал, выпытывал любые крохи информации. Выслеживали жен, родственников, друзей каждого, кто был вовлечен в заговор, их хватали, отправляли в концентрационные лагеря. Началось уничтожение Сопротивления.

* * *

В Третьем рейхе выходила всего одна «церковная» газета, и та после покушения разразилась пропагандистскими восклицаниями.

...