Лисьи броды - Анна Старобинец

Она не утонула – что ж, значит, она волховъ. Она перевертыш, бесовка, ведьма. Но Прошка все-таки ее брат. Пусть они знают, что перевертыши не бросают родных в беде. Так делают только люди.

Она взяла с полки керосиновую лампу, подошла к двери… Но двери там больше не было. Сплошная стена – плотно подогнанные кирпичики из мелко истертой соломы, смешанной с глиной. Она метнулась к окну, уже предчувствуя, уже зная… Не было и окна. «Нас здесь замуровали, – подумала Настя. – За то, что мы ведьмы, они замуровали меня и маму». Она вернулась к кану и, с трудом ворочая языком, – рот был как будто чужой и плохо ей подчинялся, – шепнула:

– Мама.

Та не откликнулась и не пошевелилась. Она лежала на спине, накрытая белой простыней с головой. И рядом с головой стояли на кане Настины красные войлочные туфельки с тиграми, наполненные до краев пеплом.

Настя поставила лампу на кан, сдернула простыню – и только тогда закричала, но вместо крика получился почему-то высокий, лающий смех. Под простыней была не мама, а сама Настя. Неподвижное ее тело. В раскрытых ладонях поблескивали монеты. Босые ноги в области щиколоток связаны грубой веревкой.

Послышался стук. Негромкий, вкрадчивый, осторожный, он доносился из зеркала, накрытого почему-то шелковой красной тканью. Тихонько поскуливая – эти звуки получались у нее теперь вместо плача, – Настя подошла к зеркалу и стянула с него красное покрывало. Зеркало было металлическим, очень старым. Она поднесла к лицу лампу и взглянула на свое отражение. Янтарные глаза, лисья пасть. Звериная голова на человеческой шее… Настя опять попыталась закричать – ее отражение широко разинуло пасть, исторгло струю горячего, булькающего хохота, и поверхность зеркала изнутри заволоклась паром. Спустя секунду кто-то протер ее рукавом. Лиса исчезла. В комнате по ту сторону зеркала стоял человек с окровавленным птичьим клювом.

Она отшатнулась. Человек по ту сторону, наоборот, придвинулся еще ближе и сказал с легчайшим, мягким акцентом:

– Не бойся. Мне нужна твоя помощь.

Она спросила:

– Кто ты?

Получилось невнятно, но он ее понял:

– А ты угадай. И кстати, если ты представишь, что у тебя человеческий рот, говорить станет проще.

– Ты птица Додо? – она последовала его совету, и это сработало. – Ты живешь в Зазеркалье?

– Ты угадала. Смотри, кого я нашел! – ему на руки запрыгнула кошка.

– Но это же Мими! – воскликнула Настя. – Она ушла год назад. В лес, умирать…

– Теперь ты можешь ее погладить, – он поднес кошку к самому зеркалу. – Если переберешься сюда.

Она оглянулась. Ее тело по-прежнему лежало на кане.

– Я что, умерла? – спросила Настя и показала на кан. – Она умерла?

– Она просто спит, – ответил Додо. – И ей снится, что человек внутри нее умер. А жив только зверь.

– Почему у нее в руках деньги?

– Такая традиция у вас тут была в Маньчжурии, – ответил Додо. – Когда человек умирал, ему в руки клали монеты, чтобы он отдал их паромщику – как плату за переправу. За переход души на ту сторону. На самом деле нужна только одна монета, и лучше класть ее в рот. Но и так тоже можно. А зеркала завешивали, чтобы душа не попыталась переплыть на ту сторону одна, без парома.

– А почему у нее связаны ноги?

– Чтобы душа не увлекла за собой и тело. До положения в гроб покойнику ограничивают свободу перемещений.

– А почему в моих туфельках пепел?

Додо не ответил.

– Мне страшно, – сказала Настя. – Очень страшно, Додо.

– Если хочешь, я ее разбужу, – охотно предложил он. – Чтобы ей не снились такие страшные сны.

– Да, очень хочу!

– Тогда нам надо с тобой поменяться. Ты тут пока поиграешь со своей кошкой, а я там все сделаю. Давай, моя девочка. Иди сюда через зеркало.

– А это больно?

– Нет, просто немного холодно.

Она кивнула, зажмурилась и прошла через зеркало, на секунду сама превратившись в ледяное, покрытое амальгамой стекло.

На той стороне не было кошки Мими. Там было пусто. И абсолютно темно.

Он шагнул в ее сон через зеркальное ледяное стекло, содрогнувшись, когда этот лед на секунду соприкоснулся с его желудком и сердцем.

Первым делом он вытряхнул из красных войлочных туфелек пепел: обувь с пеплом ставят в изголовье того, кто видит страшные сны, – он совсем не хотел, чтобы она вдруг догадалась, что спит.

Он забрал из ее ладоней монеты. Потом развязал веревку, стягивавшую ноги.

– Вставай, – сказал Юнгер. – Только не просыпайся. Мне нужна твоя помощь.

Она медленно встала.

– Я развязал тебя, а ты за это развяжешь меня. Это ясно?

Она кивнула – безразлично, покорно.

– Ты выйдешь из комнаты, освободишь человека, который сидит на полу в столовой. Потом пойдешь куда хочешь. Через четверть часа проснешься. Приказ понятен?

Настя кивнула снова.

– А-а-у-у-у-м-м-м… – промычал Юнгер и проснулся от звука своего голоса.

Сомнамбула как раз перерезала на нем веревку кухонным ножом. Закончив, она вынула у Юнгера изо рта кляп и двинулась к выходу – в ночной рубашке, не выпуская из руки нож. Перешагнула через храпевшего на выходе из харчевни солдата и пошла прочь.

Барон поднялся, размял затекшие руки и подобрал автомат, валявшийся в ногах у красноармейца. Прицелился было в голову – но раздумал: неблагородно убивать пьяного, спящего черным, мертвецким сном. Он развернул автомат и врезал красноармейцу по затылку прикладом. Тот даже не застонал – только сполз по дверному косяку еще ниже…

Антон фон Юнгер вышел во двор и полной грудью вдохнул сырой, вечерний осенний воздух. Увидел, как сомнамбула бредет по дороге вдоль полуразрушенных фанз по направлению к лесу. Если во сне она не станет углубляться во мрак – через четверть часа проснется. Но, к сожалению, судя по атмосфере и сюжету этого сна, девочка все равно не жилец. Такие сны снятся тем, кто уже на пороге.

– Та яки таки оборотни? – громогласно, но беззлобно прогудел Тарасевич. – До дому идите, хлопцы! – он оглядел мужиков, толпившихся у оружейного склада.

Было их десятка четыре с гаком, с керосиновыми фонарями и факелами, вооружены кто охотничьими ружьями, кто вилами и дубьем.

– А такие оборотни, что прошлой ночью скот наш подрали! – визгливо отозвался дедок с козлиной бородкой. – А сегодня Ермилова сына в лес утащили!

– Нам не верите, вон его спросите про оборотней! – Ермил кивнул на Горелика. В свете факелов бледное лицо лейтенанта с буратинистым длинным носом казалось деревянным, бескровным.