Написано кровью моего сердца. Книга 1. Перипетии судьбы - Диана Гэблдон

– Когда прибудем в Нью-Йорк, я, быть может, пересмотрю свое решение, – шепнул Уильям ей на ухо.

Джейн замерла – ее круглая ягодица напряглась под его рукой, – но не стала ни вырываться, ни кусаться, чего он почти ожидал.

– Почему? – спокойно спросила она.

– Это тоже долгая история. Спокойной ночи, Джейн. – Он отпустил ее и ушел. Невдалеке барабаны подали сигнал к побудке.

Йен еще вчера наскоро объехал окрестности во время разведки.

– И правильно сделал, – пробормотал он себе под нос.

Сейчас новолуние, нужно быть осторожным и не сходить с дороги. Лошадь может сломать ноги на неровной земле, не стоит рисковать раньше времени. Даст Брайд, к концу его поездки посветлеет.

А пока Йен радовался темноте и уединению, хотя в лесу жизнь и по ночам не затихает, и многое случается в тот удивительный предрассветный час, когда небо начинает светлеть. Но Йену не было дела ни до шуршащих в траве зайцев и мышей, ни до сонных вскриков пробуждающихся птиц, а им не было дела до него. Когда дядя Джейми ушел, Йен завершил молитвы и, умиротворенный, отбыл тихо и в одиночестве. Это умиротворение не покинуло его до сих пор.

Он подолгу пропадал в лесу, когда жил у могавков, – особенно после того, как отношения с Эмили ухудшились, – и охотился с Ролло до тех пор, пока не ощущал, что облегчил душу и укрепил дух и может вернуться. Йен невольно оглянулся, но Ролло остался с Рэйчел. Рана, полученная псом в ловушке, не загнила, и тетя Клэр намазала ее чем-то заживляющим, однако Йен не взял бы Ролло в подобную битву, даже будь тот здоров и гораздо моложе, чем сейчас.

А битва грядет, сомнений нет. Йен предчувствовал ее – тело наливалось силой, трепетало в предвкушении – и тем больше ценил такие вот короткие затишья.

– Жаль, это ненадолго, – тихо сказал он коню, который не обратил на его слова внимания. Йен погладил нарисованную на плече белую голубку и поехал дальше, по-прежнему спокойный, но уже не в одиночестве.

* * *

По приказу сэра Генри солдаты спали вооруженными. Разумеется, не с мушкетами через плечо или с патронташами на поясе – нет, оружие лежало рядом, касаясь тела, и это помогало быть настороже и просыпаться в мгновение ока.

У Уильяма не было оружия, чтобы положить рядом. Просыпаться ему тоже не пришлось, ведь он не спал, зато боевой готовности у него в избытке. Жаль, что ему нельзя сражаться, но, видит Бог, он все равно не станет сидеть сложа руки.

Лагерь шумел, барабанный бой метался между палатками, будя солдат, в воздухе витали запахи свежего хлеба, свинины и горячей гороховой каши.

Рассвет еще не наступил, но Уильям чувствовал, как за горизонтом с медлительной неотвратимостью поднимается солнце, вступая в свои ежедневные права. Вспомнился кит, которого он видел во время путешествия в Америку: темная тень под кораблем то пропадала, то вдруг медленно разрасталась, и от этого вида перехватывало дыхание – кит поднимался и был уже рядом, такой огромный… и вот он всплыл.

Уильям потуже затянул коленные подвязки на штанах, надел ботфорты. По крайней мере, у него теперь снова есть горжет, он придает некую торжественность каждодневной рутине одевания. Горжет, разумеется, снова напомнил ему о Джейн – перестанет ли он когда-нибудь вспоминать об этой чертовке? – и о последних событиях.

Уильям жалел, что не принял ее предложение, жалел до сих пор. Он помнил ее запах, нежный, мускусный – так пахнет густой мех. Ее оскорбления тоже не забылись, и Уильям фыркнул, надевая мундир. Возможно, он пересмотрит свое решение еще до Нью-Йорка.

Его праздные размышления прервал приход очередного адъютанта сэра Генри, капитана Кросби. Он просунул голову в палатку и взволнованно сказал:

– Ах вот вы где, Элсмир. Я так и думал, что найду вас здесь. – Он швырнул в сторону Уильяма сложенную вдвое записку и ушел.

Уильям снова фыркнул и подобрал ее с земли. Эванс и Мерблинг ушли; у них есть подразделения, которым нужно провести смотр и отдать команды. Уильям отчаянно завидовал им.

Записка была от генерала Генри Клинтона. Читая, Уильям ощутил себя так, будто его под дых ударили.

«… ввиду вашего особенного статуса, полагаю, будет лучше, если вы сегодня останетесь со штабными служащими…»

– Stercus! – выругался Уильям на латыни, сочтя, что немецкий язык не способен в достаточной мере выразить обуревавшие его чувства. – Excrementum obscaenum! Filius mulieris prostabilis![89]

Кровь бросилась в лицо, в груди защемило, захотелось кого-нибудь ударить. Сэра Генри просить бесполезно, но проторчать целый день в штабной палатке… а что еще ему делать, ведь сегодня не нужно доставлять депеши или присматривать за беженцами и лоялистами? И что теперь – носить штабным ужин или, когда стемнеет, стоять с факелами в руках, словно канделябр?

Уильям собирался смять записку, но тут в шатер сунулась голова еще одного незваного гостя, а за ней последовало и остальное, весьма элегантно выглядящее, тело. Это оказался капитан Андре, одетый для битвы, с мечом у бедра и с пистолетами на поясе. Уильям неприязненно посмотрел на него, хотя капитан был в общем-то дружелюбным малым.

– А, вот вы где, Элсмир, – довольно воскликнул Андре. – Я надеялся, что вы еще не ушли. Мне нужно, чтобы вы срочно доставили сообщение полковнику Тарлетону. Знаете его? Он командует Британским легионом, его солдаты носят зеленые гамаши.

– Да. Разумеется, капитан. – Ощущая неловкость, Уильям взял запечатанную депешу.

– Вот и славно. – Андре улыбнулся, хлопнул его по плечу и вышел, радостно предвкушая грядущую битву.

Уильям глубоко вздохнул, тщательно сложил записку сэра Генри и положил на кровать. Теперь все будет выглядеть так, будто Уильям сначала встретил Андре и поспешил выполнить его поручение, причем немедленно, даже не успев прочесть записку сэра Генри.

Как бы там ни было, вряд ли его кто хватится.

Было около четырех утра. «Спозасранку» – так называют этот час английские солдаты в мое время. Снова вернулось ощущение перемещения во времени, воспоминания о другой войне вставали между мной и моей работой, словно туман. И вдруг исчезли, и настоящее стало четким и ярким, будто на фотопленке «Кодахром»: армия собиралась на битву.

Никакой туман не скрывал Джейми. Высокий и массивный, он отчетливо просматривался на бледнеющем полотне ночи. Я не спала, уже одетая и наготове, однако пальцы спросонья плохо слушались. От Джейми исходило тепло, и я пододвинулась к нему, словно к костру. Он вел Кларенса, который был еще теплее, но шел без охоты, сонно свесив уши.