Петр Великий как законодатель. Исследование законодательного процесса в России в эпоху реформ первой четверти XVIII века - Николай Воскресенский

Петру же принадлежит заслуга первого систематического собрания исторических источников. В целях приведения в известность, собирания и сохранения их он распорядился также организовать первую Археографическую комиссию, предшественницу той, которая сто лет спустя выполнила задачу, поставленную Петром русской исторической науке. По этому поводу в делах Сената от 16 ноября 1720 года[1305] записано:

Как видно, предметы, издавна служившие религиозному культу, «вещи старые, изрядные», иконы, монеты, «камни хорошие», древние жалованные грамоты, оригинальные письма, «книги гисторические», летописи и многие другие «куриозные» предметы, ставшие ненужными в старых очагах молитвы и просвещения, теперь, творческой мыслью и державной волей Петра, правителя государства и главы церкви, направляются «на потребности, нужные» науке и знанию во вновь создаваемых центрах культуры.

Особенно же выразительными для установления характера, границ и степени научности воззрений Петра являются разъяснения, преподанные им русскому народу в специальном указе о доставлении повсюду административным властям – для устройства специальных кабинетов, «кунсткамер», – уродов, «монстров», встречающихся «в человеческой природе, как в зверской и птичьей». Указ имеет две редакции: первая находится в Кабинете Петра[1307], а вторая – в Сенатском архиве[1308]. Первая имеет пометку кабинет-секретаря А. В. Макарова: «1718 г. февраля 12[‐го] дня – первый указ». В нем Петр сделал только деловые распоряжения и направил его административным властям: «Указ г[осподам] г[убернаторам] и комендантам. Когда кто принесет какой монструм или урода человечья, тому дав деньги по указу, отпускать не мешкав, отнюдь не спрашивая чье, – под потерянием чина и жестокого штрафу». Если же будет принесено животное или какая-либо вещь, то следовало записать, чьи они. Далее указ предусматривал отсылку «монстра» или «куриозной» вещи для научной экспертизы, указывал источники для вознаграждения лиц, доставивших редкие предметы, и, наконец, намечал место направления «монстров»: две аптеки, одна в Москве, другая – в Петербурге.

Вторая редакция указа в дополнение [к] первой содержит драгоценный источник для характеристики взглядов Петра в изложении мотивировки, почему не следует скрывать появления в природе уродов. «Но таят невежды, чая, что такие уроды родятся от действа дьяволского чрез ведовство и порчу, – пишет Петр, – чему быть невозможно». Царь разъясняет, что появление уродов зависит от естественных причин: «…от повреждения внутреннего, также от страха и мнения матернего во время бремени, как тому многие есть примеры, чего испужается мать, такие знаки на дитяти бывают, также когда ушибется или болна будет, и протчее». Казалось бы, все объяснено – последовательно, логично, до конца. Однако в трактовке Петра в конечном результате сказалась принадлежность его своему веку, не установившему еще границ между научным знанием и религией. Отрицая действие дьявола, Петр в то же время с полным убеждением приписывает высшую творческую роль в природе Богу: «…чему быть невозможно, ибо один творец всея твари Бог, а не дьявол».

В том же духе высказался Петр в беседе с умнейшим своим министром, человеком весьма ученым и не веровавшим «в чрезестественное», – по поводу их наблюдений над мощами св. Никиты в Новгородском Софийском соборе. Петр со свойственными ему живостью и непосредственностью открыл и поднял мощи, развел их руки, потом положил на место и пытливо спросил своего собеседника, объяснявшего вообще сохранность тела климатом, свойством земли, бальзамированием, сухоядением и воздержной жизнью святого: «Что скажешь теперь, Яков Данилович?[1309]». Граф Брюс в изумлении отвечал: «Не знаю сего, а ведаю то, что бог всемогущ и премудр». «Сему то верю и я и вижу, – продолжал Петр, – что светские науки далеко еще отстают от таинственного познания величества творца, которого молю, да вразумит меня по духу»[1310].

То же требование научной постановки дела и разумного руководства, которое Петр предъявлял к себе и своим сотрудникам в законодательной работе и во всех отраслях административной деятельности, он перенес и в область церковного управления, а также в дело выработки религиозно-морального учения. Будучи человеком с большим пытливым и систематизаторским умом, он находил, что для христианина недостаточно только одной непосредственной веры, без знания истин христианского учения и «прямого пути спасения». Поэтому в своих указах он вменял в обязанность руководящим церковным органам, сначала местоблюстителю патриаршего престола, а потом Святейшему синоду, точно установить основы православной веры, привести в систему отдельные стороны учения церкви; изложить это учение в форме популярной, доступной и для простого народа, и неуклонно внедрять его в сознание людей для соответствующего осуществления в жизни.

Из многих замечательных указов Петра, затрагивавших различные стороны церковного управления, заслуживает особенно внимательного изучения указ Святейшему синоду от 19 апреля 1724 года. В нем Петр как глава церкви ставит на вид высшим представителям церковной иерархии их беспечность в руководстве делами веры и церкви, настоятельно требует от них творческой работы и намечает, с большим чутьем и тонкостью мысли, очередные и неотложные задачи в деле уточнения учения православной церкви и определения ею обязанностей человека по отношению к Богу и к ближнему. «Понеже разговорами я давно побуждал, – мотивирует Петр издание этого “нарочитого” указа Святейшему синоду, – а ныне письменно, дабы краткие поучения людям сделать (понеже ученых проповедников зело мало имеем)…»[1311] Далее он намечает Синоду план ученой работы в этом направлении.

Прежде всего, Петр считает необходимым в целях практических и притом для широкого всеобщего распространения в народе написать книгу, в которой бы «наставления, что есть прямой путь спасения, истолкован был». Такая книга должна быть написана на доступном народу языке – «просто написать так, чтоб и поселенин знал». Во избежание пренебрежительного отношения к этой книге со стороны более просвещенных людей, Петр предлагает, по усмотрению Синода, издать ту же книгу в другой, более научной редакции, что выражает в своеобразной, несколько наивной форме: «…или на двое: поселянам простее, а в городах покрасивее, для сладости слышащих». Петр требует от специалистов, ученых пастырей церкви, точно определить в намечаемом им, Петром, практическом руководстве для спасения людей отношение верующих к Богу, их обязанности и добродетели. Он предлагает истолковать «особенно веру, надежду и любовь, ибо о первой и последней, – указывает он, – зело мало знают и не прямо что и знают, а о средней и не слыхали». Вообще он стремится внести разумность и порядок в воззрения народа, чрезвычайно примитивные, чисто языческие, полные невежественного, грубо расчетливого отношения человека к Богу, – с целью пресечь никому не нужные и часто вредные для человека жертвы и труды. Петр смело вскрывает темные стороны проявления религиозного чувства, которые не могли не вызывать у него самого решительного протеста и не встретить разоблачения в его морально-публицистических сочинениях и пресечения в его законах. Лишенные разумного руководства, религиозные люди в век Петра, по его наблюдениям, «всю надежду кладут на пение церковное, пост и поклоны и протчее тому подобное, в них же строение церквей, свечи, ладан; о страдании Христовом толкуют только за один первородный грех, а спасение делами своими получат, как выше писано».