Ливонская война 1558-1583 - Александр Шапран
Шрифт:
Интервал:
Истерзанный, обескровленный, измученный двадцатилетней бойней ливонский край, по которому не один раз во всех направлениях прошлись войска противников, давно уже не представлял собой никакой стратегической выгоды. Безусловно то, что его завоевание сулило огромную пользу, но польза эта могла сказаться только после победы, сама же победа каждой из воюющих сторон должна была добываться на территории своего противника. А сама по себе Ливония ни для кого уже не являлась противником, и спор за нее шел между сторонними ей государствами. И кому, в конце концов, достанется земля бывшего рыцарского ордена должно было решиться не на самой этой земле. Все, чего можно было добиться сейчас очередным походом вглубь Ливонии, то это еще раз поупражняться в бесконечных, ничего не решающих и совершенно не нужных, зато кровопролитных штурмах крепостей и замков, которые вскоре снова придется вернуть противнику, потому как оставленные в них слабые ввиду их малочисленности гарнизоны будут не в состоянии эти замки удержать. А оставить сильные гарнизоны было невозможно по той причине, что в вытоптанном и выжженном краю их нечем будет кормить, равно как и невозможно будет наладить хоть какое-нибудь снабжение. Но на русской стороне словно не хотели замечать того, что многие из этих крепостей и замков уже трудно сказать сколько раз за время этой войны переходили из рук в руки, но при этом ни для кого ни на один шаг не приблизилась перспектива успешного завершения войны. Грозный продолжал слепо верить в то, что более прочно утвердиться в Ливонии можно, если еще и еще раз огнем и мечом пройтись по ее земле. Для московского властелина было невдомек, что добывать Ливонию следует на землях Речи Посполитой, конкретно, на земле Литвы. Сытый, обустроенный, относительно благополучный край, где войску легче прокормиться, край, население которого расположено к Москве, а шляхетское сословие своим большинством недавно поддерживало московскую кандидатуру на королевских выборах, оставался слабозащищенным в чисто военном отношении. Во всяком случае, менее защищенным, чем искромсанная боями и походами земля Ливонии, покрытая густой сетью каменных крепостей. А каждый завоеванный кусок литовской земли можно было бы использовать как козырную карту на будущих переговорах с противником. Только не нужно на этот кусок смотреть как на постоянное приобретение, а его следует вернуть противной стороне за ее признание Ливонии московским трофеем. Но такая перспектива не попадала в поле зрения московских политиков. Больше того, московская сторона никогда не пошла бы на отдачу и пяди завоеванной литовской территории даже как плату за приобретение Ливонии, ибо изначально считала русские земли Литвы своим достоянием. А потому ситуация для московской стороны складывалась тупиковая.
Зато новый король Речи Посполитой как тонкий и искусный политик сразу разглядел самый короткий путь к победной перспективе. Он отмел все планы ливонских походов как бессмысленные и продиктовал свою стратегию: Ливония должна добываться на русской территории, а для этого сначала необходимо освободить занятые русскими земли Литвы.
О планах короля русскому царю стало известно сразу по прибытии в Новгород. Здесь уже, как мы сказали, были собраны все полки, расписаны по должностям воеводы, тотчас же отправленные в поход, и сюда же прибыло возвращающееся из Литвы последнее русское посольство, наконец-то отпущенное Баторием. Вернувшиеся послы и сообщили Грозному о том, что польский король с большими силами движется к русским границам. Те же послы доносили тогда своему царю, что настроение в Речи Посполитой не сулит большой удачи ее королю. С их слов следовало, что аристократия не поддерживает Батория в его военных начинаниях, шляхта откровенно саботирует военную службу, сама неохотно идет в войско и не отпускает в него своих людей. Свои наблюдения послы резюмировали тем, что седмиградскому князю недолго сидеть на польском престоле и что большинство поляков и литовцев мечтает видеть у себя королем московского царственного отпрыска.
Доля правды в наблюдениях послов была. Особенно, что касается саботажа военной службы. Нет, шляхта и вообще служилое сословие Речи Посполитой не страдали пацифизмом и в целом разделяли взгляды нового короля на внешнюю политику. Но дело в том, что большинство приближенных Стефана Батория, а за ним и все служилое сословие своей политической дальновидностью не намного превосходило окружение Грозного царя и его самого. А потому и в Польше и в Литве тоже больше ратовали за военные действия в Ливонии. Поляки и литовцы были не прочь повоевать и на русской земле, но только выйдя на нее опять же через Ливонию. То есть хотели сначала закрепить орденские земли за собой, а уже потом использовать их как плацдарм для нападения на Россию. Иными словами, и в Кракове и в Вильно, так же как и в Москве, не понимали, что проблему Ливонии следует решать не в Ливонии, а на земле противника, с которым идет спор за Ливонию. А поскольку король понимал задачу иначе, как и следовало ее понимать, то военное служилое сословие, в полном согласии с распущенностью польских нравов, откровенно саботировало начатую королем кампанию.
Действительно, на военных советах у короля, и не только перед походом, но уже и в процессе его самого, то есть когда, казалось бы, направление похода было строго оговоренным и, следовательно, не подлежащим обсуждению, разворачивались ожесточенные споры на счет того, куда направить удар. Большинство в королевской ставке настаивало на Ливонии, после которой можно будет захватить ближайший к орденским границам русский город Псков. Последний почему-то представлялся окружению Батория легкой и богатой добычей. Но новый польский король, кроме того, что проявил недюжинный талант политика и полководца, явил собой еще и пример твердости и настойчивости. Причем в его настойчивости не замечалось диктата, как это было свойственно московскому правителю, когда соображения здравого смысла он часто подменял заурядным упрямством. Король вместо этого привел ряд аргументов, где наряду с опустошенностью края и наличием в нем множества занятых русскими крепостей, главным был тот, что в случае похода в Ливонию литовские владения остаются без защиты. В результате часть вельмож и шляхты согласилась с точкой зрения короля, но многие все же остались при прежнем мнении и действительно саботировали кампанию. Но и без них королю удалось собрать под своими знаменами около пятидесяти тысяч человек войска, в большинстве наемного.
И что особенно интересно, начиная кампанию, Баторий известил о том русского царя. Он официально объявил Грозному войну, послав тому вызов. В течение всей последовавшей затем кампании царь не отпускал гонца, привезшего такое дерзкое послание, а отпустил его только после ее окончания, на что Грозного вынудили ее результаты.
Что же касается общего настроения в польско-литовском государстве и желания большинства тамошних граждан видеть у себя на престоле кого-нибудь из царского семейства, а то и чуть ли ни самого Грозного, то тут послы, очевидно, либо выдавали желаемое за действительное, либо в соответствии с неписаными правилами московско-азиатской деспотии откровенно льстили своему царю. Не исключено, что, будучи при королевском дворе в Польше, они слышали подобные чаяния от отдельных лиц, а далее, используя навыки дипломатической казуистики, выдать такие одиночные высказывания за массовые слухи для послов труда не составляло.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!