Дверь с той стороны - Владимир Михайлов

Казалось, была тишина. Приглушенный аккорд, слагавшийся из голосов множества приборов и аппаратов, которые обладали каждый своим тембром и высотой, более уже не воспринимался притерпевшимся слухом. Он проникал в сознание, лишь когда раздавался фальшивый звук, означавший внезапное изменение режима. Чаще всего такое изменение бывает связано с опасностью.

Один из приборов оборвал вдруг свое бесконечное «ля».

Он умолк, словно у него кончилось дыхание. Затем начал снова; но на этот раз вместо протяжной песни из узкой прорези фонатора просыпалась горсть коротких, рубленых сигналов. Как если бы прибору надоело петь, и он решил заговорить, еще не умея произносить слова. Торопливые звуки катились по рубке, из-за своей необычности сразу становясь слышимыми. Они набирали высоту и через несколько секунд уже достигли верхнего «до».

Эти несколько секунд были наполнены движением.

Сидевший в удобном кресле за ходовым пультом старший из двоих, казалось, дремал. Но реакция у него была великолепной. Младшему события вспоминались потом в такой последовательности: сначала капитан пригнулся, мгновенно став похожим на подобравшуюся перед взлетом хищную птицу — даже крылья, почудилось, шевельнулись за спиной, — и лишь в следующий миг раздался дробный сигнал. На самом деле, конечно, все произошло наоборот; но сделалось это так быстро, что немудрено было перепутать.

Еще через долю секунды, словно стремясь обогнать все более частую дробь, старший резко повернулся в сторону. Вращающееся кресло под ним коротко проворчало. Капитан сделал неуловимо быстрое движение. Дверцы высокого шкафа, лицом к которому он сидел теперь, беззвучно распахнулись. За ними оказался экран и усеянная переключателями панель. Младший видел этот пульт впервые.

Руки капитана метнулись к пульту. Он не смотрел на пальцы, как не смотрит на них пианист. Пальцы жили сами. Похоже, каждый из них обладал собственным зрением и действовал независимо от других. Что они делали, понять было невозможно: пальцы шарили в гуще переключателей, и соприкосновение их с каждой кнопкой или тумблером было столь кратким, что взгляд младшего не поспевал за ними; длинные, сухие — они исчезали, чтобы вновь возникнуть в другом месте пульта.

Вспыхнул экран над новым пультом, и еще несколько, раньше тускло серевших на переборке. В разладившийся аккорд вплелись новые звуки; тембр их был неприятен. По кораблю волной прошла характерная дрожь: включились дельта-генераторы. Зажглись индикаторы; их свет, сначала тускло-кровавый, быстро усиливался, как если бы за круглыми стеклышками разгоралось жаркое пламя, и вскоре стал ярко-оранжевым, яростным и веселым. На обзорных экранах можно было заметить, как за бортом, дрогнув, медленно повернулись решетчатые шары, далеко разнесенные на концах ферм. Еще что-то защелкало; блестящие титановые цилиндры поднялись с боков пульта и остановились, подрагивая, а в круглом окошке ниже экрана тронулся и завертелся, все убыстряя вращение, небольшой черный диск, издававший низкое, едва доступное слуху гудение. За это время младший, придя в себя, успел только раскрыть рот, чтобы задать естественный вопрос. Но старший, по-видимому, и впрямь обретя способность предугадывать события, в тот же миг, не оборачиваясь, прошипел: «Тише!» — и младший осторожно, миллиметр за миллиметром, сомкнул челюсти, словно боясь стукнуть зубами. Капитан же, моментально забыв о своем спутнике, снова впился взглядом в мерцающий круг экрана. Правая ладонь его лежала на большой красной рукоятке, и вены проросли под кожей, как если бы сжимать эту рукоятку было непосильным трудом.

Полминуты прошло в молчании и неподвижности. Внезапно напряжение спало, старший тяжело распрямился и медленно, с усилием, снял руку с рычага. Одновременно что-то промелькнуло в поле зрения видеоустройств — чиркнуло по экрану и исчезло. Старший длинно вздохнул. Голос поднявшего тревогу прибора начал понижаться, дробные сигналы, соединяясь краями, снова превратились в протяжное «ля». Индикаторы погасли, блестящие цилиндры ушли в панель. Старший медленно повернул кресло и встал. Глядя прямо перед собой, он пересек рубку — шаги глухо ударяли в пол — и вышел, не сказав ни слова. Дверь уже захлопнулась за ним, когда распахнутые створки непонятного пульта сдвинулись с места и через миг сошлись с мягким щелчком.

Тогда поднялся младший и тоже направился к выходу.

Он вышел в широкий коридор, где налево была каюта, направо — салон, а дальше тянулись узкие дверцы генераторных и приборных отделений.

Младший подошел к двери, за которой была каюта.

Остановившись, он прислушался. За дверью раздавались непонятные звуки.

Эти звуки были песней, такой старой, что можно было лишь удивляться тому, что она не рассыпалась от ветхости. Как видно, лишь память немногих долгожителей еще скрепляла вместе ее ноты. В первое мгновение молодому показалось, что поет капитан. Но голос умолк, прозвучала вкрадчивая медь, и стало ясно, что это запись.

Младший постучал. Ему не ответили. Он толкнул дверь. Она оказалась не запертой, и он вошел. К нему лицом сидел незнакомец, положив локти на стол и упершись кулаками в виски. Это был очень старый человек, глаза его выдавали усталость: не преходящее утомление часов или дней, но изнеможение лет. Кожа лица собралась морщинами, углы искаженного гримасой рта были опущены.

В следующее мгновение старец поднял взгляд. За взглядом протянулась и рука, а губы, гневно искривившись, выговорили:

– Вон!

Младший не понял, оглянулся.

– Выйдите вон!

Тогда младший уразумел: он повернулся и вышел вон, краснея от стыда, бессилия и гнева. Затворяя дверь, он невольно вновь оказался лицом к каюте. Как раз в этот миг старец снова стал капитаном: с натугой, как будто бы даже со скрипом мускулы его лица собрались и застыли в обычном, бесстрастном и вежливом выражении.

Младший, тяжело дыша, вошел в салон и бросился на диван. Хотелось плакать, но он стал размышлять.

Это было примерно одно и то же, потому что размышления сейчас приводили к самым плачевным выводам.

Все оказалось зря. Начиная с того разговора на Земле.

Ему сказали тогда:

– Единственная возможность для вас — отправиться со Стариком.

– С каким стариком? — не понял он.

– Есть лишь один Старик.

Он сообразил и сказал только:

– О-о!

– Да. Его корабль оснащен нужной вам дельта-аппаратурой до мыслимого предела. Больше мы вам ничем помочь не можем. Если согласны, приходите завтра с утра. Старик посетит нас, и мы поговорим.

Собеседник так и выразился: посетит. А тон его голоса и выражение лица свидетельствовали, о том, что в согласии Старика он вовсе не уверен.

Старик казался вовсе не старым — тогда. Взгляд его светлых глаз был внимателен, шершавая кожа гладко облегала худые щеки, подбородок и шею, а движения отличались точностью. Собралось много людей, и они говорили сразу.