Нигерийский синдром - Хельга Графф

Опустившись на землю, сдерживать рыдания была больше не в силах. Перед глазами промелькнула вереница событий, связанных с этой удивительной, замечательной, по-настоящему русской женщиной, униженной и одинокой, пережившей в своей полной лишений и невзгод драматической жизни невероятно горькие моменты… ее худенькие ручки… тяжелые армейские ботинки… ее испуганные, полные слез и надежды глаза… заветная, но несбывшаяся мечта уехать домой, и тульский пряник…. который она так бережно хранила, как единственную память о Родине… о России….

Проклятье! Почему так несправедливо устроен мир?! Оставалось сделать лишь один, последний шаг к новой жизни, и вместо того, чтобы протянуть руку, я подставила ей ногу… Почему отпустила ее и Рича… зачем?! Она стала моей подругой и не раз спасала меня от смерти, а вот я не смогла… не уберегла ее… Мне хотелось выть от горя и бессилия что-либо изменить… Как жить после всего случившегося… как?! Мы были для нее самой последней надеждой, которая так и не превратилась в сказочную реальность… Нет мне прощения… нет и не будет!

Ко мне подошел Олег и погладил по голове.

– Ничего, Олечка, не поделаешь: и жизнь, и смерть – эти две подруги – всегда идут рука об руку… Надо ехать, Ричард плох.

Да, да, Рича надо срочно везти в город. Рядом с доком сидел заплаканный Малик. Он поднял залитое слезами лицо и покачал головой. Я находилась в абсолютно таком же, как и он, состоянии, но во мне еще теплилась надежда, что мы сможем помочь Ричу. Я оторвала часть подола своего платья, чтобы остановить сочившуюся из раны кровь, хотя и понимала, что ранение в живот – это почти приговор.

– Зажми рану руками, чтобы остановить кровотечение.

Подошли Иван и Олег.

– Ты ранена, – заметил офицер мой окровавленный рукав, – давай перевяжу.

Он разорвал пропитанную кровью ткань, затем, оторвав от моего платья второй рукав, перевязал и с облегчением заметил:

– Ничего страшного: по касательной, до свадьбы заживет! Риту похоронить надо… – закончил тихо.

– Зарыть здесь, как собаку? Нет… – я не хотела оставлять ее на съедение шакалам и гиенам, – только не это!

– Олечка, мы не можем ее взять… понимаешь? – пытался достучаться до моего разума командир. – Не можем… пойми ты это!

Молчание затянулось.

– Я за машиной, – поспешно сказал Иван, – дока надо срочно везти в больницу.

– Хорошо, – решилась я, наконец, и переступила через невидимую границу, – хоронить не будет, предадим… огню.

На несколько минут осталась с Ричем, видела, что он очень плох. В это время Олег с Маликом привели труп Риты в порядок и облили бензином, я вытащила из кармана зажигалку, и вскоре от Риты осталась лишь горстка пепла…

Испачканная кровью фотография, из-за которой и разыгралась трагедия, осталась в моих руках.

– Ты прости нас, Риточка, – сказала я своей подруге на прощанье, – за то, что не уберегли тебя. Как найду твоего мальчика, расскажу ему о тебе и передам вашу карточку. Прости меня… Я буду помнить о тебе всегда.

Слезы неиссякаемым потоком катились по лицу, а перед собой я видела только ее огромные, полные отчаяния и надежды глаза, забыть которые не смогу никогда…

Мы хотели похоронить нашу девочку в этой чужой земле, но я вдруг поняла, что должна сделать. Собрав всё, что осталось от Риты, завернула в лоскут своего платья…

– Похороню ее у нас… в России, – мои друзья потрясенно молчали, а я твердо знала, что Ритина светлая душа, хоть и после ее смерти, будет счастлива вернуться на родину… в Россию…

Рыжего тряпичного мишку, игрушку Экина, тоже взяла с собой…

Раздался сигнал, и мы вчетвером, с трудом подняв Ричарда с земли, очень аккуратно погрузили его в машину. Я сделала ему укол адреналина, для того чтобы поддержать сердечную деятельность и попытаться довезти до больницы, к счастью, в джипе была целая аптека.

Малик сел за руль. Он гнал, как сумасшедший, пока не остановился у серого здания местной больницы. Стремглав выскочил из авто и быстрее ветра рванул внутрь. Через пять минут из дверей выбежал пожилой человек, как потом оказалось, друг и учитель Ричарда, доктор Абрахам Бакир, а вслед за ним прибежали с носилками в руках и два санитара. Мы бережно вынесли нашего друга из машины и, погрузив его на носилки, понесли в здание лечебницы. Его положили на кровать в палате. Рич был в сознании. Я сидела с ним рядом, держа в своих теплых руках его холодеющую руку.

Доктор Бакир осмотрел рану и беспомощно покачал головой. Мы, затаив дыхание, смотрели на этого пожилого человека как на последнюю надежду… но по его реакции стало ясно, что шансов… нет. Глядя на умирающего друга, который так много сделал для нас и для осуществления нашей мечты, я уже не могла держать себя в руках. Мои нескончаемые слезы безутешного горя, боли и страданий капали на наши соединившиеся кисти рук…

– Рич, ну, пожалуйста… дорогой… не умирай… прошу тебя! Я же обещала Анжеле, что ты приедешь… пожалуйста, Рич!

Едва заметная угасающая улыбка скользнула по его разбитым окровавленным губам. Он показал глазами на карман своей испачканной кровью рубашки. Я поняла его и, расстегнув, вытащила черно-белую карточку Анжелы, следом в моих руках оказался точно такой же алмаз, какой подарил мне его папа. Рич что-то силился сказать, но мне все было ясно и без слов…

Вы знаете, что такое настоящее горе? Горе – это когда навсегда уходит из жизни дорогой вам человек… и в вашей истерзанной душе поселяется невыносимая боль, которую почти невозможно пережить! По телу Ричарда пробежала едва заметная дрожь. Ледяная кисть в моих руках ослабела, последний легкий вздох – и наш, теперь уже брат, ушел навсегда в небытие, оставив нас в этом страшном мире в полном одиночестве…

Эти две трагические смерти перевернули мою жизнь! После первой моей поездки сюда я ненавидела всех черных, а вот двое из них, и особенно, Ричард, стали для всех нас настоящими друзьями, нет, даже братьями, и вдруг я отчетливо поняла, что нельзя ненавидеть целую нацию, ведь в любой из них бывают разные люди: и замечательные, и подлецы! А Риточка, которую я вначале считала откровенно лживой и прожженной стервой, оказалась человеком с большой буквы!

От бедной моей незабвенной подруги остался только ее новый паспорт и фото, предназначенное сыну, а от Рича – его прекрасный подарок – аккордеон да совместная фотка в телефоне… и, конечно же, вечная память об этих прекрасных, достойных людях, которая будет со мной до конца моих дней.

Несмотря на ужасающее состояние, в котором мы пребывали, Малик нашел в себе силы проводить нас до Того. Ему предстояло вернуться и отвезти тело брата к отцу, старику Банде, – туда, где его уже ожидали приготовленное с любовью и заботой последнее пристанище и другой, далекий, светлый, мир, без огорчений и проблем, неприятностей и разочарований, обмана и суеты, который, я уверена, намного лучше, чем наш…

К великому сожалению, мы не смогли проводить его в последний путь, но желали, чтобы земля ему была пухом, а душа обрела вечный покой! Практически вся дорога прошла в полном молчании: пережитая нами трагическая потеря наших друзей не располагала к разговорам и веселью.