Отчий дом - Евгений Чириков

Царь вспомнил о советах министра Витте, о его позабытом дерзком письме в Крым. Что-то надо поскорее предпринять. Кто научит? Кто скажет правду? Где умные и мудрые?

Царь с тревогой озирался по сторонам, и мысленный взор его неизбежно упирался все в того же единственного государственного человека, в уме которого царь никогда не сомневался…

Так возник проект особого совещания, если не специально по крестьянскому вопросу, то все же весьма к нему близкому, с компромиссным наименованием «Особого совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности»…

Однако скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Когда-то там еще сорганизуется и начнет действовать особое совещание, да когда-то его работы и постановления начнут воплощаться в разные государственные реформы, долженствующие успокоить бунтующего мужика, а пока необходимо принять экстренные меры для локализации и тушения расползающегося пожарища. Тут ничего нового пока не придумано даже умным министром финансов… Да и не его это дело. Хотя по действующим законам телесные наказания на мужика может налагать только мужицкий же волостной суд (пусть мужик сам себя порет!), но в таких случаях власть не привыкла считаться с законами вообще: стреляли, пороли, арестовывали, а потом уже предавали суду и наказывали по уголовному кодексу.

Такие крутые расправы временно успокаивали мужиков, но успокоение это, конечно, было обманчивым. Вся боль и обида пряталась в глубину мужицкой души и там тайно гнездилась под обликом внешнего раскаяния и смирения. Этими крутыми экзекуциями власть уподоблялась тому человеку, который, посеяв ветер, должен пожать бурю…

Невозвратно прошли для России те времена, когда

В столицах кипела не только словесная, а подлинная революционная война с правительством, а там, во глубине России, не стало прежней идиллической тишины и сладостной дремотности.

«Русь! Куда ты мчишься?»

«Русская тройка» точно вырвала вожжи из рук ямщика[494] и, въехав в ворота XX столетия, понесла седоков без пути и дороги с какой-то роковой предопределенностью к крутому обрыву… над пропастью.

III

Симбирск с давних времен считался столицей русского столбового дворянства, и потому дворяне Симбирской губернии давно уже чувствовали себя как бы именинниками. Если дворянство вообще — опора царского трона, то симбирцы — в первую голову. Однако нигде в такой степени не чувствовался разгром и вырождение дворянского сословия, как именно в Симбирской губернии. С одной стороны, горсточка уцелевших «зубров» и «бегемотов», продолжающих владеть огромными территориями, породнившихся с богатыми купцами и, в компании с ними, бравших разные казенные подряды; с другой стороны, дворянская мелкота, материальное и духовное убожество, полное «Митрофанушек» и обедневших героев из гоголевских «Мертвых душ», казавшихся непохороненными покойниками.

Такова была здесь «опора трона»…

Оба вида этих дворян, один от огромных аппетитов, другой — от бедности и убожества, почувствовали возможность всяких даяний с высоты престола и торопились использовать заслуги своих предков через своих предводителей. Сплотившись в Симбирское отделение «Союза объединенного дворянства», они шумно манифестировали свой патриотизм и свою преданность царю и отечеству.

В оппозиции к этой опоре трона стояла в губернии маленькая кучка подобных Павлу Николаевичу вольнодумных либеральных дворян-помещиков и так называемый «третий элемент» земского и городского самоуправления[495], служивший по вольному найму в качестве различных специалистов: статистики, агрономы, врачи и фельдшеры, акушерки, инженеры и техники, землемеры, учителя. Правда, многие из них по документам числились еще дворянами, но ни земли, ни другой недвижимой собственности не имели. Это были потомки старого дворянства, переродившиеся в бессословную русскую интеллигенцию с большой примесью «выходцев» из народа, из низших его сословий.

«Опора трона» давно уже унюхала, что как помещики-либералы, так и огромные кадры этого «третьего элемента» — враги существующего порядка: одни мечтают о парламенте, другие об облагодетельствовании мужика за счет опоры трона, а все вместе — о революции.

И все были по-своему правы: опора трона вполне основательно боялась и парламента, и революции, потому что с ними кончился бы «праздник на дворянской улице», враги же существующего порядка вполне основательно возмущались этим праздником «зубров» и «бегемотов» и не находили никаких иных средств остановить его, кроме парламента или революции…

Что касается подлинных профессиональных революционеров, то этот праздник на дворянской улице их тайно радовал и был праздником и на их улице, ибо служил делу пропаганды и революционизирования народных масс лучше всяких агитационных прокламаций…

Крутая расправа с бунтующим за свою «правду» мужиком со стороны властей, явно стоявших за правду дворянскую, помещичью, давала революционерам возможность ронять в народе все еще крепкую веру его в царя:

— Напрасно ждете и надеетесь: царь первый помещик!

В то время как волна крестьянских бунтов на всю Россию не на шутку перепугала царя и придворную дворянскую камарилью, симбирская «опора трона» пребывала еще в полной беспечности: до Симбирской губернии далеко, и волна эта не докатится, ну а если и докатится, то власти не дадут в обиду «опору трона».

Тревожные слухи и разговоры, правда, по всей губернии среди крестьян ползают, но губернатором уже приняты необходимые меры пресечения этих вредных слухов: земские начальники получили тайные циркуляры — «обратить внимание на „третий земский элемент“, занимающийся тайной пропагандой и организацией революционных „крестьянских кружков“, ловить неизвестных молодых людей, раскидывающих нелегальщину по дорогам и деревням, и лично на волостных сходках разъяснять мужикам несостоятельность революционных учений»…

Такие же циркуляры получили исправники.

Теперь вернемся к никудышевскому отчему дому и его окрестностям.

Никудышевка и Замураевка, хотя и расположены поблизости друг от друга, но, продолжая пребывать в кровной родственной связи, они теперь так же далеки друг от друга по своей сущности, как окопавшиеся в траншеях и готовые каждую минуту вступить в сражение враги.

В одном лагере Павел Николаевич с братьями и своими друзьями, в другом — предводитель дворянства, тесть его, генерал Замураев, опора всей уездной «опоры трона».