Горячо-холодно: Повести, рассказы, очерки - Анатолий Павлович Злобин

и студентов. Картина, выставленная под псевдонимом Эмиль, получает вторую премию фестиваля. Автором картины был Акоп Акопян, и он передал ее советской делегации. Однако прошло еще девять лет, пока Акоп Акопян вместе с семьей смог перебраться на свою истинную родину, в Армению. С 1962 года он живет в Ленинакане. В 1967 году избирается депутатом Верховного Совета Армянской ССР. В 1977 году удостоен Государственной премии Армении и звания народного художника республики.

Все остальное время, как было сказано выше, стоял у мольберта. Выставки у художников засчитываются коллективные и персональные, это все равно как у писателя печатаются его произведения: в общем сборнике, где еще семь авторов под одной обложкой, или в персональном однотомнике избранных сочинений. Произведения вроде напечатаны те же, да переплет другой.

Статистика гласит, что Акоп Акопян принимал участие в 49 коллективных и персональных выставках. Конечно же, есть высшая мечта: дослужиться до собрания сочинений, это когда у художника открывается ретроспективная выставка, на которую собираются все работы, в том числе из частных коллекций. Едва я кончу писать свои размышления об Акопе, как мне впору садиться в самолет, чтобы лететь в Ереван на ретроспективную выставку Акопа Акопяна, которая открывается в сентябре 1980 года.

Снова двигаюсь из зала в зал вдоль музейной стены. Сверкающие прямоугольники мирозданий обращены ко мне своими безмолвными лицами.

— Маэстро, хотелось бы услышать ваше мнение о том, каким условиям должен отвечать пейзаж, чтобы быть достойным для записи его на полотне?

— Меня всегда волновало сознание духовной связи с родиной, и я всегда стремился сделать эту связь ощутимой: жить на родной земле, постоянно общаться со своим народом, своей страной. Истинной целью моей поездки в Париж была мечта уехать оттуда на родину. Но в те годы мне не удалось осуществить мою мечту.

С самого начала после возвращения — я жил тогда в Ленинакане — я почувствовал: связь с родной землей должна осуществляться у меня через пейзаж, потому что чем ближе знакомился с армянской природой, тем вернее поддавался ее животворной и таинственной власти. Армения — страна горная, и я повсюду видел крутизну, подъемы, изломы линий, которые родственны по своему характеру людям подвижным, жизнерадостным. Характер Сарьяна, например, олицетворяет саму душу нашей природы. Таков и Минас (Аватесян), которому удалось по-своему, как никому до него, взглянуть на отчую землю. Оба эти художника являют для меня неповторимый в своей чистоте пример исконно армянского национального духа и характера. Мне трудно было поначалу приспособиться к армянскому пейзажу, мой характер был иным. Я принялся искать ландшафты, которые соответствовали бы складу моей натуры, а работая над пейзажами, строил их по горизонтально-вертикальной линейной схеме, способной выразить спокойное, наиболее статичное состояние.

— Статичное? А как же быть с тем напряжением, которое всегда присутствует в ваших пейзажах? Взять хотя бы ваш прославленный «Покой» (130×90) — но сколько в нем напряжения и тревоги. Что это: тревога покоя? покой тревоги?

Пленка трудится без пауз, с одинаковой бесстрастностью на обоих языках. Отвечает маэстро Акоп.

— Я почти никогда не знаю, что получится в конце работы. Разве я вправе навязывать зрителю свою волю, тем более собственные фантазии? Восприятие зрителя не может быть тождественным. Вы увидели в «Покое» тревогу. А для другого это будет казаться отдыхом после тяжкого трудового дня. Сначала я нервничал, если обнаруживал, что зритель видит в моей картине не то, что я хотел сказать. Значит, я плохо сказал, думал я. Зато теперь я спокоен, так как знаю: иначе быть не может. Про себя я также знаю, что и в этой картине не выразил конечного слова моей жизни. Значит, надо рисовать следующую.

8

Акоп щедро делится секретами своего знания, однако при этом рождаются все новые загадки, что лишний раз подтверждает первоначальный тезис о неисчерпаемости Акопа.

Который это секрет? № 43?

— Законный вопрос, — продолжал я, потягивая фамильный кофеек, и слова мои беззвучно наматывались на барабан. — Должен ли сам художник сознавать принципы и методы своей работы или они являются ему интуитивно?

— Не знаю, имею ли я право на ответ, — говорит Акоп. — На протяжении жизни я много и безуспешно бился над разными вопросами. Раньше я много думал о мире, о планетах и звездах, но сейчас я уже в том возрасте, когда пора признать, что у меня нет сил понять все это. И теперь я просто живу моей жизнью, пытаясь понять, что говорит мне натура: кусачки или перчатки.

— Что это, маэстро, компромисс или мудрость?

— Не пытаюсь определить. Это очень странное чувство, когда оно в тебе или в других, и ты видишь это. Человек знает, что он не в состоянии понять, но все равно стремится к этому. По-моему, это странное отчаянное чувство. Человек, который находит, всегда и теряет что-то. Если он нашел ответ, то, возможно, потерял вопрос. Но это неизбежный процесс. Всегда что-то становится более ценным, другое утрачивает прежнюю ценность.

— Существуют разные уровни познания, совершенно согласен с вами, маэстро. Есть человек и есть человечество. И есть наш разум, всех нас объединяющий. Я полагаю, что этот разум начинается тогда, когда он поднимается до уровня самопознания, отважившись на осмысление самого себя. Возможно, во вселенной существует и такой разум, который не в состоянии подняться до степени самопостижения. Это счастливые цивилизации, истекающие соком самодовольства и потому лишенные будущего, тупиковая ветвь эволюции. Но мы на нашей планете бесповоротно встали на путь самопознания — насколько глубоким оно окажется, это другой вопрос. Гении поднимаются к вершинам самопознания, задавая человечеству столько вопросов, что для ответа потребны века. А потом смертные начнут добросовестно поправлять гения, предъявляя ему упреки в социальной ограниченности, это теперь особенно модно. Тем самым нивелируются вершины, могучие горы стригутся под одну гребенку. Давайте теперь сравним степень самопознания одного индивидуума, гения, поразившего мир, с уровнем самопознания всего человечества в его планетарном четырехмиллиардном составе. В этом случае окажется, что это планетарное самосознание пребывает на самом младенческом уровне, мы даже не осознали еще, что являемся единым человечеством, в распоряжении которого всего один дом, наша планета. Однажды Блез Паскаль сказал, что человеческому разуму легче идти вперед, чем углубляться в себя. Прошло