Еврейская сага. Книга 3. Крушение надежд - Владимир Голяховский

Моня отшутился:

— Знаете разницу между пессимистом и оптимистом? Пессимист говорит: будет еще хуже, а оптимист говорит: хуже, чем есть, быть не может. Я оптимист, могу сказать: хуже быть не может.

— Хохмишь, Монечка. А этот Брежнев, он как относится к евреям?

— Не знаю, как относится, знаю, как он произносит некоторые слова. Вот послушайте: что такое «сиськи-масиськи» — это в произношении Брежнева слово «систематически». А что такое «сосиски сраные»?

— Ну, Моня, ты уж совсем!..

— Ничего не «совсем». Так Брежнев произносит «социалистические страны».

— Монечка, это все твои хохмы. А говорят, у него жена еврейка. Это правда?[112]

— Еврейка она или нет, если вам интересно, приходите на мою лекцию, все узнаете.

— Азохен вэй, Моня, ты что, будешь читать лекцию о евреях?

— Нет, конечно. Лекция про сплоченный ленинский Центральный Комитет. Ленин по отчеству был Ильич, и Брежнев тоже Ильич. Я назову свою лекцию «От Ильича до Ильича».

— Ты опять хохмишь, как всегда.

— Все евреи хохмят, хотя не все умеют.

— Так и чего ты хочешь от нас со своей лекцией? Знаем мы эти лекции, все пустем майзес[113]. Ты от себя все равно не скажешь ни слова. Вы, московские евреи, не настоящие евреи.

— Как это, не настоящие, почему?!

— Потому что вы оторвались от еврейской массы.

— Кто же настоящие?

— Ой, он еще спрашивает, кто настоящие! Есть две прослойки евреев: такие, как вы, — это одна прослойка, живете в Москве или в крупных центрах, женитесь на этих русских девках, не знаете идиш и считаете себя ассимилированными с русскими.

— Я, например, женат на еврейке.

— Ха! На еврейке. А идиш она знает?

— Нет, конечно. Никто у нас в Москве на идиш не разговаривает.

— Вот мы и говорим, все вы ненастоящие, вы ассимилированные.

— Ну и что ж из того? Все равно мы евреи, и русские нас тоже своими не считают. Все равно именно московские задают тон.

Родственники продолжали наступать на Моню, все по очереди:

— Ой, он говорит, что московские задают тон. Может быть, и задают, но они отличаются тем, что хотят все больше ассимилироваться. А в провинции евреи живут со своим народом и знают, что ему нелегко. Все бьются, еле концы с концами сводят, живут своими огородами, сажают, заготавливают, солят, квасят.

Моня согласился:

— Да, московские евреи огородов не сажают.

— Вот мы и говорим, вы жизни не знаете. А иначе в провинции не проживешь.

— Так чем же они отличаются от московских — огородами?

— Ой, он еще спрашивает, чем отличаются! Они не ассимилируются, живут, как евреи. В Одессе евреи настоящие, в Минске и Витебске, в маленьких городах Белоруссии и Южной Украины — все настоящие. А еще есть грузинские евреи, особенно в Кутаиси, и бухарские евреи, те тоже настоящие. А самые настоящие евреи живут в Черновцах.

— Почему же именно в Черновцах самые настоящие?

— Да потому, что они видят дальше и лучше вас. Они видят, что евреям в этой стране жизни нет. Черновцы — это бывший румынский город. И они имеют хорошие связи с румынскими евреями. А румынские евреи с самого основания Израиля бегут в Израиль. Румынское правительство отпускает их, потому что Израиль платит по пятьсот долларов за каждого еврея. Он их выкупает у Румынии. С сорок восьмого по пятьдесят второй год оттуда выехали в Израиль сто двадцать пять тысяч евреев. Вот и черновицкие евреи тоже стали подавать заявления на выезд в Израиль, на свою историческую родину.

Моня раньше не слышал такого определения Израиля, удивился:

— На «историческую родину»? Кто это так назвал Израиль?

— Ой, да кто же еще мог так его назвать, кроме самих евреев? Конечно же, евреи, которые хотят туда уехать. Они так и называют Израиль в своих заявлениях: хотим уехать на свою историческую родину Израиль.

— Ну, это, наверное, верующие евреи.

— Ой, конечно же, некоторые из них верующие. А ты знаешь, что повсюду стали закрывать синагоги? Даже в городах, где много евреев: в Черновцах, Виннице, Барановичах, Оренбурге, Иркутске, Свердловске, Казани, Львове, Каунасе, Грозном — там синагог вовсе не осталось. Говорят, с пятьдесят седьмого года было закрыто более ста синагог и молельных домов. Знающие евреи говорят, что во всей стране осталось только шестьдесят две синагоги. И это почти на три миллиона евреев, а!

— Ну, это я знаю. У нас в Малаховке синагогу даже сожгли.

— Ой, как же, Монечка! Конечно, мы все слышали про твой подвиг, как ты спас из огня древнюю Тору. Это большая мицва.

И харьковчане продолжали рассказывать:

— Ой, что творилось при Хрущеве на Украине! Нет, Монечка, не получилась хрущевская оттепель для евреев. Ты, например, знаешь, что раввинов и религиозных евреев обвиняют в антигосударственной деятельности? Потому что они якобы встречаются в синагогах с иностранцами, передают им секретные сведения, проводят разные мошеннические операции, спекулируют валютой. Это можно так издеваться над верующими евреями?!

Моня удивлялся напору их жалоб:

— Ну, всего этого я не знал.

— Вот мы и говорим, что вы, московские евреи, оторвались от остальной еврейской массы.

— Не совсем оторвались. Я знаю, что раввин Московской хоральной синагоги Левин просил верующих евреев не принимать никаких подарков от иностранцев. Он это сделал по распоряжению властей.

— У вас в Москве власти хоть дают «распоряжения». На Украине евреям намного хуже, некоторых даже арестовали.

— За что арестовали?

— Ой, он еще спрашивает «за что». А за то, что их обвинили в «сионистской пропаганде». А какая это пропаганда? А вот какая: несколько евреев отрастили себе пейсы и произнесли в синагоге традиционное пожелание, которое евреи говорят друг другу уже две тысячи лет после изгнания из Иудеи: «На будущий год в Иерусалиме». Это пропаганда?

Моня повесил голову:

— Да, это уж слишком.

— А еще с пятьдесят девятого года стали вводить ограничение на выпечку мацы на еврейскую Пасху. В шестьдесят первом запретили производство мацы в пекарнях при еврейских общинах. Остались только пекарни в Москве, Ленинграде, в Средней Азии и в Закавказье.

Моня вставил:

— Это я знаю. Хрущев приказал выпекать мацу из кукурузы, как пищу национальную по форме и социалистическую по содержанию.