Шардик - Ричард Адамс

Дикое отчаяние терзало душу Кельдерека, как зверь свою жертву. Безысходное отчаяние и панический страх — страх человека, ясно понимающего, что гибель близка и неизбежна: дверь накрепко заперта и вода неуклонно поднимается. Он встал, вытянул вперед руки и напряженно всмотрелся в темноту, пытаясь различить очертания развалин вокруг. Наконец он разглядел какую-то черную груду справа — невысокую и еле видную в просвете между деревьями. Кельдерек наклонился, потом опустился на колени и пригнулся, чтоб рассмотреть ее получше на фоне неба. Внезапно груда пошевелилась, а в следующий миг ноздрей Кельдерека коснулся запах, тотчас же воскресивший в памяти устланный соломой пол, чадящие факелы и заложенные кирпичом арки Королевского дома в Бекле: тяжелый, смрадный запах медведя.

На несколько долгих мгновений Кельдереку показалось, что он уже умер. Недаром он воспринял пруд и трепсис как предзнаменование смерти. То обстоятельство, что Геншед знал, кто он такой, знал с самого начала, и намеревался в случае чего отдать на смерть ради собственного спасения, жестоко поразило Кельдерека и переполнило безнадежностью, какая всегда охватывает нас, когда мы вдруг обнаруживаем, что наша сокровенная тайна, оказывается, давно известна нашему врагу. И вот теперь, когда он уже мысленно распрощался с жизнью, из дремучего леса, простирающегося на многие лиги, бесшумно и незаметно появился Шардик — Шардик, которого три дня назад он своими глазами видел далеко к югу отсюда. Задаться вопросом, что двигало медведем — жажда мести или жалость к нему, Кельдереку даже не пришло в голову: его потрясенный ум оцепенел, скованный ужасом перед невероятным и непостижимым.

Темная груда снова пошевелилась, послышалось тихое рычание, и теперь стало ясно, что зверь совсем близко — ближе, чем казалось поначалу, — всего в нескольких шагах от него. Кельдерек отпрянул назад, вжался спиной в стену и закрыл лицо ладонями, скуля от ужаса.

Неожиданно из дома донесся душераздирающий вопль. Потом еще один и еще; проклятья, удары, глухой стук падения чего-то тяжелого, судорожная возня и наконец долгий сдавленный стон. Чья-то рука сорвала плащ в дверном проеме, и в тусклом свете огня Кельдерек на мгновение увидел два красных глаза, горящие во мраке, и черный силуэт громадного медведя — потом зверь повернулся, побрел прочь и в считаные секунды скрылся между полуразрушенными стенами. Снова настала тишина, нарушаемая лишь прерывистыми шаркающими звуками, скоро прекратившимися, и затрудненным дыханием человека, который, покончив со своим делом, повесил плащ на прежнее место. В кромешной тьме Кельдерек, не сознающий ничего, кроме того, что Шардик ушел, а сам он все еще жив, заполз в первую попавшуюся щель и скрючился там на земле, не понимая, спит он или бодрствует.

Под предрассветным небом тускло блестела серая гладь реки, казавшаяся недвижной с высоты, на которой летят перелетные гуси, направляясь на север. К югу от прохода Линшо простирался безмолвный лес, похожий сверху на гигантскую косматую шкуру на теле земли. Пока еще ничто не нарушало глубокого покоя, там царившего: ни птица не порхнет, ни ветерок не дунет, ни блик не мелькнет в листве. И крылья огромных бабочек были сложены.

Местами лесная шкура свалялась бурыми клочьями старых мертвых лиан, которые, перед тем как погибнуть, медленно проползли, извиваясь и цепляясь из последних сил, даже через самые верхние древесные ярусы; там и сям в шкуре зияли проплешины, являя взору грязную грубую кожу, покрытую рубцами скал, гнойниками болот, чешуйками низкорослого кустарника, которая питала собой — точно облепленная личинками полудохлая обезьяна — уродливую копошащуюся жизнь, обреченную на угасание. В одной из таких проплешин смутно виднелась бугристая короста, наросшая на старую глубокую рану: груды камней, полуразрушенные стены, булыжная насыпь вокруг пруда у подножия голой скалы, торчащей из земли, как кость. На коросте этой сейчас тоже происходило беспорядочное копошение: полуживые грязные существа — человеческие дети — выползали из струпьев, как жуки из источенного дерева, и бесцельно бродили туда-сюда, отвратительные в своей тупой, унылой апатии: всем своим видом они напрашивались на жестокое насилие, будто нарочно созданные жалкими и беспомощными, чтобы их было легче уничтожить. Скоро исполинское существо, на чьем теле они копошились и кормились, почувствует зуд, почешется и раздавит ничтожных букашек, оборвав их бессмысленную жизнь.

Труп Лаллока лежал ничком у дверного проема, откуда толстяк вывалился ночью с ножом Геншеда в спине. Ступни зацепились за порог, и полусогнутые колени вдавились в мягкую почву при падении тучного тела. Одна из вытянутых вперед рук впивалась в землю скрюченными пальцами, другая была чуть отведена в сторону и приподнята, словно для гребка, — так и окоченела. Голова вывернута вбок, рот оскален. Левая щека, отсеченная двумя ударами ножа, кровавым лоскутом висела под челюстью, обнажая стиснутые, раздробленные зубы. Вся одежда настолько пропиталась кровью, старой и новой, что первоначального цвета уже и не разглядеть.

Геншед стоял на коленях у пруда, ополаскивая руки и вычищая ножом грязь из-под ногтей. На земле за ним лежала открытая котомка: две или три кандальные цепи, вынутые из нее, он оставил, но все прочие предметы снаряжения отшвырнул в сторону, явно решив бросить здесь. Закрыв и закинув за плечи облегченный мешок, работорговец надел на лук тетиву, заткнул за пояс с полдюжины стрел, а потом подобрал все еще дымящую курильницу и подложил в нее мха и зеленых веточек.

Двигался он бесшумно и время от времени замирал на месте, беспокойно прислушиваясь в полумраке к звукам пробуждающегося леса. Когда наконец из подлеска за прудом донесся шорох шагов, Геншед проворно отступил в укрытие и стал ждать с луком наготове.

Из-за деревьев появился Горлан. Геншед опустил лук и подошел сзади к мальчику, замершему как вкопанный перед трупом. Горлан повернулся, вздрогнул и попятился, прижав ладонь ко рту.

— Ходил прогуляться ночью, да, Горлан? — почти шепотом спросил Геншед. — Видел солдат, а? Солдат видел, спрашиваю?

Мальчик, отупевший то ли от страха, то ли от голода, то ли от недосыпа — а может, от всего сразу, — попытался ответить, но не сумел произнести ни единого членораздельного слова. Спустя несколько мгновений он все же с усилием овладел собой и выдавил:

— Ну и что? Я же вернулся. Мне жить хочется, ясно?

— Так ты поэтому вернулся? — спросил Геншед, глядя на него со своего рода нерешительным любопытством.

— Еще бы не вернуться! — истерически выкрикнул Горлан. — Там в лесу… — Тяжело задыхаясь, он потыкал пальцем в сторону деревьев и выпалил: — Это не живая тварь! Она за вами пришла… по вашу душу послана… — Мальчик повалился на колени. — Кевенанта не я убил… Вы убили, вы!.. — Он осекся и бросил взгляд через плечо. — Это чудовище… этот зверь… если это зверь, а не сам дьявол… он больше скалы, говорю вам. Чертова земля дрожала под его шагами. Чуть не наткнулся на него в темноте. Улепетывал — только пятки сверкали!

— Так ты поэтому вернулся? — после паузы повторил Геншед.

Горлан кивнул. Затем медленно встал на ноги, оглянулся на труп и безучастно промолвил: