Русская революция. Политэкономия истории - Василий Васильевич Галин

министра «приостановить спекуляцию, хотя бы личным воздействием на директоров банков»[2558].

Министра финансов, в свою очередь, больше тревожило увлечение банков промышленными делами, которое, предупреждал П. Барк, «становится одинаково опасным для обеих сторон — для банков, которые могут затратить средства вкладчиков и предприятий», последним грозит опасность попасть «под ту, не раз наблюдавшуюся банковскую опеку, когда вместо помощи и содействия кредитное учреждение начинает беспощадную эксплуатацию предприятия, при которой последнее совершенно обессиливает и теряет всякую возможность из-за хищнического хозяйства к дальнейшему развитию, расширению и укреплению своего финансового положения»[2559].

Примером тому могли служить «кассы многих гигантских предприятий (в том числе Путиловский завод, завод «Беккер» и т. д.), ограбленных банками, — которые, отмечал историк А. Сидоров, — были пусты, и чтобы не остановить работу предприятий, правительство было вынуждено провести их секвестр и назначить казенное управление»[2560]. При обсуждении вопроса о секвестре Путиловского завода в Особом совещании по обороне в 1916 г., А. Шингарев приходил к выводу, что «из обстоятельств данного дела обнаружилось влияние на дела государства безответственной, но чрезвычайно могущественной власти банков»[2561].

Настроения самих банкиров передавала записка, поданная в начале 1916 г. министру финансов комиссией А. Вышнеградского, по созыву III съезда представителей акционерных банков. «В ней подчеркивалось, что работа банков по мобилизации промышленности и их содействие государству в деле реализации займов потребовали не только крайнего напряжения сил, но и солидарности во всех действиях единства финансовой политики. К тому же задача развития промышленности после войны требовала, по их мнению, высокого уровня организации капитала. «А такая организация, — утверждали они, — возможна лишь при тесном единении и содействии всех банков»[2562].

Предложение банкиров по мобилизации частного кредита, горячо поддержал видный экономист и представитель кадетской партии М. Бернацкий: «Нам нужна рациональная объединенная политика коммерческих банков, а не разрозненные выступления отдельных институтов, иногда спаиваемых на время случайными целями и актами»[2563]. Свою поддержку банкирам высказал и председатель совета Съездов представителей промышленности и торговли В. Жуковский, который заявил, что «дело образования съезда коммерческих банков есть дело большое. Оно именно содержит в себе начало той правильной, самостоятельной общественно-экономической политики, которая нужна стране»[2564].

Против инициативы банкиров выступил министр юстиции, по мнению которого, поддержанному Советом министров, «объединение коммерческих банков может иметь не только экономическое, но и крупное политическое значение». Поэтому он настойчиво предлагал «дополнить этот проект правилами в смысле подчинения съездов более строгому надзору правительства»[2565]. Журнал «Война и промышленность» в свою очередь предупреждал, что «объединение банков несомненно представляет синдикат»[2566], который приведет к монополизации частного кредита…

В результате в ответ на инициативу банкиров Министерство финансов 20 апреля 1916 г. выступило с законопроектом «О расширении правительственного надзора над акционерными коммерческими банками»[2567]. Негативная реакция на него банковского сообщества привела к корректировке законопроекта в сторону некоторого смягчения мер контроля и надзора, новый проект был датирован 6 июня. Одновременно Министерство финансов разрешило созыв III съезда уполномоченных акционерных коммерческих банков, который состоялся 9–14 июня[2568].

Однако уже осенью 1916 г. в Совете министров происходит обсуждение нового законопроекта о расширении надзора за частными коммерческими заведениями. Министр торговли и промышленности Шаховской и министр финансов Барк высказывались против этого законопроекта, но он все же был принят Советом министров и 10 октября 1916 г. одобрен царем[2569]. 18 ноября 1916 г. министр финансов отдает распоряжение начать ревизию в крупнейших петроградских и московских банках[2570], а 19 декабря 1916 г. был утвержден Особый отдел по надзору за банками[2571]. Но спустя два месяца началась революция…

* * * * *

Февральская буржуазно-демократическая революция, устранившая «произвол» царского правительства, казалось, должна была открыть дорогу частной инициативе, в деле нормализации финансового рынка, однако все произошло прямо наоборот. «Революция, — отмечал этот факт ген. Деникин, — нанесла окончательный удар российским финансам. «Она, — как говорил министр финансов Шингарев, — вызвала у всех сильное стремление к расширению своих прав и притупила сознание обязанностей. Все требовали повышения оплаты своего труда, но никто не думал вносить в казну налоги, поставив тем финансы в положение, близкое к катастрофе». Началась настоящая вакханалия, соединившая всех в безудержном стремлении под флагом демократизации брать, рвать, хватать сколько возможно из государственной казны, словно боясь упустить время безвластия и не встречая противодействия со стороны правительства. Даже сам г. Некрасов на Московском совещании решился заявить что «ни один период русской истории, ни одно царское правительство не были столь щедрыми, столь расточительными в своих расходах, как правительство революционной России», и что «новый революционный строй обходится гораздо дороже, чем старый»»[2572].

В своем докладе, на Московском совещании, о котором идет речь, министр финансов Н. Некрасов, в подтверждение своих слов приводил следующие данные: «В 1914 г. выпускалось 219 млн. бумажных рублей, в 1915 г. — 223 млн., в 1916–290 млн., в первые два месяца 1917 г. — 423 млн., а с 1 марта по 16 июля–823 млн. То расходование средств, которое было до сих пор, нам не по карману…, — отмечал министр финансов, — Новый революционный строй обходится государственному казначейству гораздо дороже, чем обходился старый строй… (При этом) Поступления государственных доходов упали: земельные налоги на 32 %, с городского недвижимого имущества на 41 %, квартирного на 43 %, военные 29 %, промыслового на 19 %, выкупных платежей на 65 %»[2573].

«Судя Временное правительство, — оправдывался позже его председатель А. Керенский, — не забывайте, что оно возглавило разоренное дотла государство, практически лишенное всякого административного аппарата. Даже армия действовала самостоятельно, без командиров; авторитет Верховного командования улетучился с такой же быстротой, как авторитет центральных и местных властей. Самодержавие не оставило иного наследия, кроме страшной войны, тяжких жизненных лишений, парализованной транспортной системы, истощенной казны, возмущенного и озлобленного народа, разгула анархии»[2574].

На то, что досталось большевикам в наследство от Временного правительства, указывал Н. Коржавин: «их бедой была победа — за ней открылась пустота»[2575]. Наглядное понимание степени этой «пустоты» давала стоимость рубля, которая, в ценах 1914 г., за 9 месяцев, с «разоренного дотла» февраля до октября 1917 г. рухнула еще в 2,5 раза[2576]. Царское и Временное правительства исчерпали до дна все имевшиеся жизненные ресурсы государства: когда большевики пришли к власти в стране, не было уже ни денег, ни хлеба, ни топлива; на фронте невоюющая армия; в тылу бунтующая деревня, голодающие города и умирающая промышленность, и все это во время продолжающейся мировой войны!!!

* * * * *

В первый день своей революции 25 октября большевики взяли под контроль Государственный банк, спустя месяц 25 ноября