Н. С. Хрущев. Воспоминания. Время. Люди. Власть. В 2 книгах. Книга 2 - Никита Хрущев

На перекрытие (а там обставили все грандиозно) собралось огромное количество народа. Министр, который непосредственно отвечал за строительство Асуанской плотины[412], произнес рапорт. Потом состоялся пуск. Насер сказал мне: «Прошу вас, так как хотя плотина-то наша, но вы ее строите, давайте вместе нажмем кнопку взрыва перемычки, направляющей воду по новому руслу через туннели». Это была честь для меня. Я поблагодарил за нее и с удовольствием согласился. Мы вместе нажали кнопку, раздался взрыв, вода хлынула по новому направлению. Потом говорили, что какие-то два человека задержались в туннеле, и их смыло. Утверждали также, что они были спасены. Но кто знает, так ли это было? Имела место непредусмотрительность. Возможно, и провокация. Но торжество не было омрачено. Надо было видеть (передать это словами я не могу), как светились торжеством лица, как искрились глаза у арабов, когда они смотрели на мощные потоки нильской воды. Прокладывался путь к завершению плотины и монтажу энергетических агрегатов, которые станут работать на новый порядок в Египте, на египетский народ.

Меня предупредили, что в Асуане особенно сухой климат. Там дождь выпадает раз в несколько лет. Поэтому Асуан обладает специфическими лечебными свойствами. Сказали, чтобы я приготовился к таким условиям. А что тут готовиться? Приехали мы туда и сразу вроде бы залезли в духовку. Спасения нет нигде, солнце жжет, только помещение, в котором я разместился, было хорошим, с искусственным охлаждением воздуха. Решил я принять холодный душ. Но это только называется «холодный»: вода нагрета солнцем, и даже, когда нальешь в ванну воды и погружаешься в нее, не чувствуешь охлаждения тела. А я хотел немного прийти в себя до вечера, когда был назначен митинг. Перед митингом состоялось собрание наших специалистов и рабочих. У них имелся свой клуб, и они пригласили меня для выступления[413]. Я с радостью согласился, побеседовал с ними, рассказал о положении дел в СССР. И положение дел в стране было в целом хорошим, и настроение у наших людей тоже было очень хорошее.

Вечером, при заходе солнца, собрался митинг[414]. Днем людям невозможно было сидеть на открытом воздухе и выслушивать речи ораторов. Выступил Насер. Он говорил о социализме, который они строят и будут строить далее. Насер отошел от обычного своего стандарта, который ранее повторял много раз, – насчет арабского социализма, и говорил теперь о научном социализме, хотя и не сослался на Маркса и Ленина. Это, собственно говоря, одно и то же. Но я думаю, что в то время ему еще нелегко было сразу перестроиться не только в силу своего внутреннего понимания социализма, а и потому, что он, видимо, учитывал настроение некоторых своих противников и, главным образом, союзников, которые еще не дошли до такого понимания. В любом случае, его речь была шагом вперед, и мне было приятно его слушать.

У меня тоже была подготовлена небольшая речь, и я выступил. Слушатели меня встретили по-доброму. Потом выступил Бен Белла, который произнес очень хорошую речь. За ним говорил Ареф. Мне невозможно было согласиться с его речью. В политическом отношении она была путаной. Ареф говорил только об «арабском социализме» и очень много об Аллахе. Его выступление заметно отличалось от того, что произнесли Насер и Бен Белла. Зато речь президента Йемена Ас-Саляля ничем не выделялась и была построена, как передовица газеты. Она не вызвала энтузиазма у слушателей, но и не было сказано ничего такого, против чего следовало бы возражать. Учитывая взгляды Ас-Саляля (он был не коммунистом, а военным человеком, полковником), требовать от него чего-то особенного было незачем. Деятель без особых претензий, он демонстрировал, однако, что искренне хочет установления дружеских отношений с СССР. Мы в ответ поддерживали его, оказывая Йемену военную и техническую помощь. Тогда йеменцы строили морской причал. В их республике не существовало крупных сооружений, помимо морского причала. Внутреннее положение властей оставалось непрочным, так что их президенту было не до строительных объектов. Он вел войну против эль-Бадра[415]. Эль-Бадр – интересная личность, весьма оригинальный человек. Я с ним встречался пару раз, когда он был еще наследным принцем.

На митинге я сидел рядом с Бен Беллой. Когда выступал Ареф, Бен Белла все время поворачивался в мою сторону и смеялся, демонстрируя, что не согласен с некоторыми высказываниями оратора. Под конец речи, когда окончательно выяснилось ее содержание, Бен Белла начал меня уговаривать еще раз выступить. Я ему: «Это неприлично, я уже выступал, мне было дано слово, и я использовал предоставленную мне возможность, сказав все, что нужно было сказать. Сейчас у меня нет заготовки. И будет плохо расценено, если я предъявлю вдруг кому-то какие-то претензии, бо́льшие, чем положено гостю». – «Нет, что вы, – начал он меня уговаривать, – поверьте, ваше выступление будет хорошо воспринято, и нестрашно, что у вас нет текста, я уверен, что вы найдете, что сказать: и вы скажете полезное и Арефу, и слушателям». Я-то, когда отказывался, имел в виду и Насера: ему будет неприятно. Поэтому ответил: «Чего сейчас вступать в спор и открывать дискуссию с Арефом? Это неприлично делать на митинге в гостях у президента ОАР». Тут вмешался Насер, услышавший меня: «И я советую вам выступить. Вступайте в полемику, не называя лично Арефа, но выскажите свою точку зрения. Она будет полезна и для других слушателей. Иначе сложится впечатление, что вроде бы мы с ним во всем согласны». Тут я пошел навстречу: «Ладно, я выскажу свою точку зрения, вы-то ее знаете, поэтому не будьте ко мне в претензии, раз настаиваете, чтобы я выступил».

Дали мне вновь слово. Я стал говорить о научном социализме. У Арефа прослушивалась примерно такая структура речи: мы арабы, поэтому идем в социализм арабским путем. С такой точкой зрения я боролся, еще когда вел ранее дискуссию с Насером. Теперь для Насера это был уже пройденный этап, а Ареф то же самое повторял: дескать, мы верны арабскому народу, не разделяя его на классы и рассматривая арабов как единое целое. Вот я и затронул данную тему в своем выступлении: «Некоторые тут говорят об арабском народе в целом. Я хотел бы поставить в этой связи такой вопрос: арабский народ, как и все народы, обладает не единой, монолитной, а сложной структурой. Есть арабы-капиталисты, есть арабы-помещики, есть арабы-крестьяне, есть арабы-рабочие. За интересы каких именно арабов борются такие ораторы? Арабы-крестьяне хотят получить помещичью землю, а помещик не хочет отдавать ее; он хочет, чтобы крестьяне работали на него и на его земле. Рабочие-арабы трудятся на арабов-капиталистов, а арабы-капиталисты хотят, чтобы арабы-рабочие трудились как можно больше, чтобы как можно длиннее был рабочий день, чтобы трудящиеся получали как можно меньше, но побольше прибыли получали капиталисты. Рабочие-арабы хотят своего: чтобы меньше длился рабочий день и была побольше заработная плата. Так за каких арабов выступают все же такие ораторы? За рабочих и крестьян? Или за помещиков и капиталистов?» И другие, элементарные для марксистов, доводы я приводил тогда. Все они понятны простым людям, все доходчивы. Кому было нужно понять, поняли, что я полемизировал с Арефом.