Тайная история Леонардо да Винчи - Джек Данн

Леонардо нашел Кайит-бея у его шатра. Он еще не сел на коня, которого держал для него один из телохранителей. Рядом с ним стояли Хилал и Деватдар.

— Ты, наверное, еще помнишь Деватдара, — с улыбкой сказал калиф, обращаясь к Леонардо.

Тот кивнул, хотя почти не видел Деватдара с тех пор, как сириец присоединился к войску калифа. Хилал по секрету сказал, что он впал в немилость; и в самом деле, Деватдара не было видно на собраниях в шатре калифа. Но кто мог бы верить словам Хилала? Он ненавидел, кажется, весь мир, кроме Миткаля и своих гвардейцев.

— Мне дать сигнал сейчас, повелитель? — спросил Деватдар.

Кайит-бей смотрел, как волнами катится на равнину обезумевшее и неуправляемое турецкое войско.

— Да, — сказал он, — сейчас.

Деватдар всего лишь повернул голову, и конный гвардеец наметом полетел прочь. Миг спустя по туркам ударили пушки. Под непрерывный грохот артиллерии на восточном краю равнины появились конница и пешие фаланги калифа; и вот они оказались рядом с Леонардо, Деватдаром и калифом. Калифу оставалось только вскочить на коня и поскакать вперед, ведя своих солдат к кровавой победе.

Но это была лишь часть его армии; другие появятся с севера и с юга и задавят войско Мустафы одним своим количеством.

Кайит-бей вскочил в седло, и Леонардо последовал его примеру — раб калифа держал для него коня наготове. Когда калиф взмахнул мечом, пушечная канонада разом стихла, и оглушительные крики солдат, казалось, сами по себе вынесли его вперед. Леонардо старался не отставать от него. Калиф скакал во весь опор прямо на врага. Лицо его было бесстрастно и сосредоточенно, и Леонардо гадал, не станет ли калиф первым, кого сразят стрела или пика. За себя он не опасался, хотя сердце в груди и колотилось как безумное. Он обнаружил, что страх преобразовался в иное, более высокое осознание; он ощущал лишь шум ветра в ушах да сухой металлический привкус во рту. В любое мгновение он мог оказаться в царстве смерти. В бою не было места ни времени, ни памяти — лишь смертельная пляска битвы, изнурения и восторга, лишь трепетный шорох вздохов и молений, лишь гимны ударов и криков да треск ломающихся костей и рвущихся жил.

Кровавая баня продолжалась до темноты.

Уже колесницы, вооруженные косами, выровняли поле, уже собрали все головы, уже мамлюки повалились без сил прямо на землю, набрякшую кровью, уже собрали боеприпасы, оружие и провизию турок — а калиф все подгонял своих солдат. Он решил, что ни один турок не должен уйти живым из этого боя. Он решил подарить Мехмеду голову Мустафы.

Но Мустафу так нигде и не нашли.

В стиснутой горами, пахнущей кровью звездной темноте Леонардо отыскал своих друзей.

— Вот видишь, Америго, — сказал он, — твой сон солгал.

— А ты, — сказал ему Сандро, — ты думал, что мальчики погибнут. Однако все они живы, все до единого.

— Да… живы.

И Леонардо погрузился в молчание, похожее на горячку. Он пришел в себя лишь тогда, когда увидел замок, в котором, быть может, томился Никколо.

Так высоко вознесенный над миром, такой могучий, этот маленький замок недоступен никому, кроме взора Всевышнего…

Мейстер Экхарт

И всякий предмет, летящий по воздуху, падал на нас; и наконец вспыхнул великий огонь, принесенный не ветром, но, казалось, десятью тысячами дьяволов…

Леонардо да Винчи

Казалось, сами горы движутся вместе с войском. Дрожь далеких землетрясений была едва ощутима, но чудилось, что земля потеряла равновесие и вот-вот распадется на части, рухнет прямо в огни и ледяные равнины преисподней. Земля стонала, как от боли; и камни сыпались с утесов, разлетаясь осколками, словно изобретенные Леонардо гранаты. Ночи были жаркими и темными, потому что завеса туч скрывала от взора звезды и планеты. Даже Гутне, как будто не ведавшая страха и забот, молилась Аллаху, а Сандро молился Деве Марии и всем святым, прося их вступиться за смертных перед Богом. Гутне теперь принадлежала Сандро… а возможно, просто делила с ним ложе, все едино. Она спала в его шатре. Сандро держался поближе к Леонардо, словно понимая, что настало время близости — или же расставания навеки. Даже Америго на время расстался со своим любовником Куаном, чтобы находиться рядом с Леонардо, как будто и посейчас не был уверен, что его сон о вечной разлуке не станет явью.

Мир пылал… а калиф был великолепен.

Он объяснял все ужасные знаки и предвестия так легко, как если бы они являлись приказами, выписанными на сером грозовом небе, покуда его солдаты не уверились, что земля и горы содрогаются от нетерпения, ожидая, когда арабы и персы настигнут и уничтожат турок. Он сулил, что погибшие отправятся прямиком в рай, рай плотских удовольствий, лишенный плотских страданий, сад физического экстаза и духовной радости; там будут ждать их прекрасные гурии, и тысячи Айше будут наградой тысячам отважных солдатских душ, насильственно разлученных с телом. Изнуренные, грязные, еле передвигавшие ноги солдаты легко верили в желанность смерти. Рай покупался ценой краткой, мгновенной вспышки мучений. Даже Леонардо видел его мысленным взором, как наяву, и этот образ, озаренный светом снаружи и изнутри, станет позднее комнатой в его соборе памяти.

Кайит-бей велел поднять голову Айше на высоком штандарте, чтобы все могли видеть ее.

Она указывала путь, и все они шли за ней.

Земля тряслась, и дождь хлестал ручьями, когда они наконец встали лагерем в виду армий Великого Турка.

Перед ними на западном краю равнины высился укрепленный замок, что венчал обрывистый, в восемьдесят саженей высотой, известняковый утес — Черную гору. Замок располагался в ключевом месте, откуда можно было контролировать и цветущую равнину, и лесистые окрестности внизу.

Но все было тихо, словно обе стороны понимали, что смерть очень скоро расправит свои крыла в тени этой горы.

Турки расставили им западню.

Леонардо понял это, когда вместе с Хилалом и Миткалем вскарабкался на западные утесы, чтобы оттуда получше разглядеть замок. Они начали подъем на заре и, хотя было еще зябко, все трое обливались потом к тому времени, когда добрались до вершины утеса, выходившего на единственный подступ к замку — седловидный скальный перешеек. За скалой, огибая ее подножие, исчезала узкая тропа, что вела к селению, выжженному турками. Хилал тяжело отдувался; Миткаль, казалось, вовсе не запыхался. Леонардо смотрел в серебряную, покрытую тончайшей резьбой подзорную трубу, подаренную ему калифом; собственно говоря, она тоже являлась Леонардовым изобретением.

Леонардо настраивал трубу до тех пор, покуда замок не стал виден как на ладони — только руку протяни. И ощутил безнадежность, потому что ему еще не доводилось видеть подобного замка. Его укрепления были недавно перестроены. Высокие прямоугольные башни заменены массивными приземистыми бастионами высотой не больше куртины[59], что давало тяжелым пушкам свободный радиус стрельбы. Скалы и высокие крутые склоны прикрывали куртины замка, как обычно делает это ров с водой. Хотя крепость казалась естественной частью скалы, она была геометрическим совершенством: один круг укреплений в другом, скалы стесаны и превращены в эскарпы, траншеи, валы.