Камни вместо сердец - К. Дж. Сэнсом

– Вот это творение… – произнес я негромко, окинув взглядом верхнюю палубу. Она была примерно сорока футов в ширину и почти столько же в длину, и на ней располагались три чугунные пушки длиной в дюжину футов, привязанные к колесным лафетам. Палуба была освещена тусклым светом сальных свечей, расположенных внутри высоких роговых фонарей. Среди пушек группами расположились десятков шесть матросов, занятых игрой в карты или кости. Все они были босыми, большинство – в безрукавках поверх рубах, а на головах некоторых были круглые войлочные шляпы, так как здесь задувал прохладный ветерок. Многие были молоды, хотя лица их уже успела обветрить непогода. Возле одной из групп сидела небольшая дворняжка, явно наблюдавшая за игрой в карты. Кое-кто из матросов поглядывал на меня с холодным любопытством, поблескивая глазами – вне сомнения, гадая, кто я такой. В одной из групп разговаривали по-испански, другая сидела вокруг клирика, читавшего вслух Библию:

– «Потом, встав, запретил ветрам и морю, и сделалась великая тишина»[41].

Запах тухлого мяса и небольшие клубы пара поднимались над некоторыми из палубных люков, перекрытых тяжелыми деревянными решетками.

– Впервые попали на военный корабль, сэр? – поинтересовался один из моряков, помогавших мне попасть на борт, – вероятно, просто из любопытства.

– Да. – Я посмотрел наверх сквозь сеть на марс, расположенный высоко на фок-мачте. Стоявший на нем матрос, оповестивший о нашем прибытии, вновь вглядывался в море. Какой-то мальчишка лез вверх по снастям с ловкостью мартышки, содержавшейся королевой в клетке в Хэмптон-корте.

Сидевший неподалеку моряк обратился ко мне неуклюжим шутливым тоном:

– Не затем ли вы явились к нам, мастер адвокат, чтобы заставить коков, наконец, подать наверх наш обед? Наши желудки бунтуют!

И в самом деле: почти возле каждого моряка я заметил деревянную миску с деревянной ложкой.

– Будем надеяться, что этот обед окажется хотя бы съедобным, – проворчал другой матрос. Он ковырял в ногтях каким-то инструментом из миниатюрного стального маникюрного набора и, в конце концов, дернувшись, извлек из-под ногтя большую занозу.

– Будет тебе, Тревисик, – осадил его встретивший нас моряк. – Этот джентльмен находится здесь по официальному делу. – Но затем он понизил голос и добавил: – Пища портится, сэр, от долгого хранения в бочках. Нам не нравится доносящаяся снизу вонь. Мы надеялись сегодня получить свежие продукты, однако их так и не привезли.

– На еду, главным образом, жалуются и солдаты, – заметил Ликон и, посмотрев на босоногих матросов, добавил: – На еду и на обувь, хотя с последней у вас, матросов, проблем не заметно.

– Солдатам нужно на борту разуваться, тогда они перестанут спотыкаться и скользить на палубе, – заявил еще кто-то.

«Мэри-Роз» качнулась под дуновением ветра, и я пошатнулся. Наверху, на трапе, двое моряков, несших какой-то тяжелый ящик, едва сохранили равновесие и с трудом ввалились в дверь на юте. Потеряв интерес к нам, наш матрос отправился прочь.

– Вполне могу понять опасения ваших людей, – обратился я к Джорджу. – Прежде мне случалось бывать на кораблях, но на таком…

Он кивнул:

– Ну да, хотя я не сомневаюсь в их храбрости в бою.

Я вновь посмотрел вверх, на ют. Над верхней палубой в неярком свете нижних фонарей также угадывались очертания сети, привязанной к центральному столбу. Кто-то наверху играл на лютне – до нас доносились звуки музыки. Ликон также запрокинул голову:

– Мы учились стрелять с юта «Грейт-Гарри», через люки в верхней палубе. Метко выстрелить было трудно.

– Матросы, как я вижу, недовольны, – заметил я.

– Дисциплина им не по вкусу, их набрали со всей страны и даже за ее пределами. Среди них есть и приватиры[42].

Я улыбнулся:

– Демонстрируете армейские предрассудки, Джордж?

– Ну, эти парни сегодня днем без смущения демонстрировали флотские предрассудки, осмеивая моих солдат.

Тощий и жилистый моряк в полосатой безрукавке пробирался к нам между сидящими матросами, держа в руках роговой фонарь, светивший яснее, чем фонари матросов. Отвесив короткий поклон, он с валлийским акцентом спросил у Ликона:

– Это у вас дело к мастеру Уэсту, капитан?

– У этого человека, – указал мой спутник на меня. – Ему нужно срочно поговорить с Уэстом.

– Он сейчас на камбузе с коком. Вам придется спуститься к нему сэр.

– Отлично. Вы проводите меня? – попросил я его.

Моряк с сомнением окинул меня взглядом:

– Камбуз внизу, в трюме. Вы сумеете спуститься?

– Но ведь я поднялся на корабль, не так ли? – огрызнулся я.

– Пострадает ваше облачение, сэр. Лучше снимите его.

Ликон принял мою мантию:

– Я подожду вас здесь. Только не задерживайтесь.

Оставшись в одной рубашке, я поежился.

– Не беспокойтесь, сэр, – проговорил моряк. – Там, внизу, куда мы идем, достаточно тепло.

Он первым направился по палубе к юту. Следуя за ним, я споткнулся, случайно подбросив в воздух небольшую игральную кость, и один из матросов непринужденным движением поймал ее.

– Прости, – проговорил я. Моряк ответил мне злобным взглядом.

Сразу перед ютом оказался открытый люк и широкая лестница, уводившая вниз, в темноту. Мой проводник повернулся к мне:

– Спускаемся вниз.

– Как твое имя? – поинтересовался я.

– Морган, сэр. А теперь прошу спускаться за мной осторожно.

Он ступил на лестницу. Дождавшись мгновения, когда его макушка исчезла в проеме, я начал спуск.

Мне пришлось старательно нащупывать поручни в полутьме, и я поблагодарил бога за то, что корабль едва шевелился. Стало жарче, где-то капала вода. У подножия лестницы было относительно светло: на бимсах висели фонари. Я увидел, что попал на пушечную палубу. Будучи больше сотни футов длиной, она проходила под ютом и баком, вытянувшись почти на всю длину корабля. Вдоль этой палубы виднелись перегородки, делившие ее на подобия маленьких комнат, из которых торчали тыльные стороны орудий. К моему удивлению, помещение оказалось достаточно высоким, чтобы стоять. Я посмотрел на пушки, установленные на колесных лафетах. Ближайшая оказалась чугунной, а следующая была отлита из бронзы и отмечена крупной, увенчанной короной розой Тюдоров, в свете фонарей блестевшей неестественным для нее цветом. Резкий запах пороха мешался с кухонными ароматами, и связки веток ракитника и лавра на стенах, принесенные туда для умягчения воздуха, не могли исправить положения.