Север и Юг. Великая сага. Книга 1 - Джон Джейкс

– Так и сделаем, сэр, – кивнул Билли. – Спасибо.

– Не хочу, чтобы вы дурно думали обо всех южанах, – сказал Стюарт и исчез.

Билли задумчиво посмотрел на осенний свет, сочившийся сквозь окно со свинцовыми переплетами. «Не хочу, чтобы вы дурно думали обо всех южанах». Даже в самых коротких и случайных разговорах всплывало напоминание о расширявшейся пропасти.

– Что мы такого сделали этому Слокуму? – нарушил молчание Фрэнк.

– Ничего.

– Тогда почему он к нам цепляется?

– Мы «плебеи», а он уже полноправный кадет первого курса. Он из южного штата, а мы – янки. Ну откуда мне знать, почему он к нам прицепился, Фрэнк? Наверное, в мире всегда находится кто-то, кто тебя ненавидит.

Фрэнк совсем приуныл, размышляя о своем грустном будущем. Он не был трусом, как уже знал Билли, просто легко поддавался панике и не верил в лучшее. Но если преодолеть это качество, он еще вполне сможет стать хорошим офицером.

– Понятно, – сказал наконец Фрэнк. – Только у меня такое чувство, что уже очень скоро Слокум действительно постарается приколотить наши шкуры над своим порогом.

– Согласен. Но лучшее, что мы можем сделать, – это последовать совету Красавчика и держаться от Слокума подальше.

Однако Билли и сам чувствовал, что столкновение неизбежно. Ну и пусть. Когда это произойдет, он примет бой, и плевать, что будет потом. Ему хотелось успокоить Фрэнка, заверить его, что они обязательно справятся со Слокумом, но зазвучал горн, в коридоре захлопали двери, и кадеты шумно помчались вниз по лестнице, чтобы построиться на улице перед казармой и промаршировать в столовую. И надо же было такому случиться, что Фрэнк споткнулся на ступеньках, упал и порвал брюки на левом колене. Когда все уже стояли в строю, Слокум заметил это и внес Фрэнка в рапорт за неподобающий вид.

Билли попытался что-то сказать, но потом спохватился и замолчал. Слокум ухмыльнулся и добавил в рапорт и его – за «дерзкий тон и высокомерное поведение».

Что ж, за все это ему когда-нибудь придется рассчитаться.

Измученный бессонницей и мыслями о Мадлен, Орри снова открыл письмо Джорджа.

Буквы слегка расплывались. Он отодвинул листок на несколько дюймов, и дата, шестнадцатое декабря, стала более четкой, как и все остальное. Впервые он заметил проблемы со зрением в начале осени, и это стало еще одним поводом для уныния, хотя их и так было немало.

Письмо представляло собой эдакую смесь бодрости и скептицизма. В декабре Джордж навестил Билли в Вест-Пойнте и сообщал Орри, что брат чувствует себя хорошо, чего нельзя сказать о новом суперинтенданте Академии. Ли категорически не принимал все, что касалось кадетской муштры. Ему хотелось, чтобы слушатели Вест-Пойнта вели себя безупречно не под угрозой взысканий или отчисления, а просто потому, что им это нравится.

«К сожалению, – писал Джордж, – мир не населен мраморными статуями… хотя он стал бы гораздо лучше, будь это так».

Еще он написал, что Ли тепло приветствовал его как старого боевого товарища, несмотря на то что они встречались всего пару раз в Мексике. В доверительном разговоре суперинтендант поделился с ним своими опасениями насчет процветающей в Академии групповщины, которая могла расколоть кадетский корпус.

Были, к счастью, и приятные новости. Билли получал по всем предметам только высшие баллы и должен был, без сомнения, с легкостью сдать январские экзамены. Суперинтендант очень хвалил юношу перед своим гостем и называл его прирожденным инженером. Даже сам профессор Мэхен уже отметил Билли.

В конце Джордж немного написал о выборах президента. На Севере довольно многие уже обвиняли Франклина Пирса в слабохарактерности. А из всех имен, упоминаемых в связи с кабинетом министров, на первом месте стояло имя сенатора Джефферсона Дэвиса.

Тот самый Дэвис из полка «Винтовки Миссисипи», с легкой улыбкой вспомнил Орри. Полковник Дэвис и его ополченцы в красных рубашках показали отчаянную храбрость в сражении у асьенды Буэна-Виста. Если он станет военным министром, то у Академии появится настоящий друг в Вашинг…

Какой-то грохот внизу заставил его стремительно вскочить с кровати. Но не успел он дойти до двери, как вдруг колени пронзила сильнейшая боль. Проклятье, да он просто разваливается на части. Возраст и постоянная сырость равнинной зимы делали свое дело.

– Орри? Что там за шум? – крикнула из своей комнаты мать.

– Как раз иду выяснять. Уверен, ничего страшного. Возвращайся в постель.

Он хотел сказать это мягче, но от сковавшего его страха голос прозвучал довольно грубо. Внизу он увидел слуг со свечами в руках и, держась за перила, быстро спустился по ступеням. От напряжения боль в суставах усилилась.

– Дайте пройти, – сказал он.

Рабы расступились. Следом за Орри по лестнице уже бежал кузен Чарльз. Орри распахнул дверь библиотеки.

Первым, что он увидел на натертом до блеска полу, была большая лужа виски, в ней лежали осколки разбитого стакана. Шум, который он слышал сверху, был вызван упавшим креслом отца.

Орри бросился вперед. Он был настолько потрясен, что еще не мог по-настоящему почувствовать пришедшей к ним беды. Тиллет лежал на боку в напряженной позе. Глаза и рот были открыты, как будто его что-то сильно удивило.

Удар, догадался Орри.

– Папа? Ты меня слышишь?

Он не знал, зачем спрашивает это. Наверное, просто не мог поверить, решил он позже. Ведь уже тогда, услышав наверху встревоженный голос матери, он понимал, что разговаривает с мертвым человеком.

* * *

Похоронили Тиллета второго января на маленьком кладбище плантации. Большая толпа рабов наблюдала за церемонией из-за черной кованой ограды. Во время молитвы, перед тем как гроб опустили в могилу, заморосил дождь. Эштон стояла по другую сторону могилы, рядом с Хантуном, вопреки традиции, требовавшей, чтобы все члены семьи провожали усопшего вместе. Гроб осторожно опустили в землю.

Кларисса не плакала, просто смотрела перед собой остановившимся взглядом. Она не заплакала ни разу с ночи смерти Тиллета. После похорон Орри заговорил с ней. Она вела себя так, словно ничего не слышала. Он еще раз спросил, как она себя чувствует. Кларисса пробормотала что-то неразборчивое, лицо ее по-прежнему оставалось бесстрастным. Орри не мог припомнить более грустного дня в Монт-Роял.

После того как семья вышла с кладбища, к свежей могиле осторожно проскользнули рабы и тоже отдали дань уважения умершему: кто-то тихо читал слова молитвы, кто-то бормотал псалом, кто-то просто молча склонил голову. Купер шел следом за братом. Поведение негров удивило его, он никак не ожидал, что рабы могут испытывать добрые чувства к своему хозяину. Хотя, подумал он, в поведении людей очень часто нет никакой логики и никакого смысла. И не важно, какого цвета у них кожа.