Победитель - Андрей Волос

Дверь распахнулась, в кабинет ворвался Карпов, за ним Ромашов, Аникин…

— Прекратить!

Он стоял неподвижно…

Аникин приехал к нему через полгода, когда разрешили свидания. И сказал, что в ту секунду его не узнал. По его словам, он даже удивился — откуда, мол, здесь взялся совершенно чужой человек?

Заснеженные леса молчат под хмурым небом.

Если смотреть с вертолета, видны белые пятна замерзших озер.

Белые змеи заснеженных рек.

Снова леса.

Без конца — до самого горизонта. И даже дальше.

А вот просека.

Дорога. По ней ползет букашка грузовика.

Отвилок тянется к каким-то приземистым строениям… а там уже и сторожевые вышки… колючая проволока в несколько рядов… бетонные бараки в ряд… воронье…

И снова лес.

Странно это все-таки происходит.

Главное в жизни — это, видимо, ритм. И если он вдруг сбивается — пусть даже с плохого на хорошее, — чувствуешь себя будто рыба, выброшенная волной на песок. Все не так. Прежде бил хвостом — было одно. Теперь так же бьешь хвостом — совсем другое. Когда еще накатит следующая волна и утащит в новую воду…

Сорок минут ожидания в холодном предбаннике. Под охраной.

Вот наконец открылась дверь кабинета.

— Заключенный Плетнев по вашему…

Шорохов махнул рукой жестом благорасположенности:

— Ладно тебе! Садись!

Первый раз такое, чтобы доклад прервать. Но, правда, и день такой впервые…

Плетнев молча сел.

Сопя, Шорохов уже выводил на длинном желтом листе «волчьего билета» причудливый вензель своей начальственной росписи.

— В канцелярии получишь… Ты, Плетнев, на меня зла не держи. Я к тебе со всем пониманием…

— Так точно, гражданин начальник…

— Да какой я тебе теперь гражданин начальник! — осклабился Шорохов. — Теперь уже по-прежнему: товарищ подполковник!..

Плетнев кивнул. Честно сказать, в товарищи к Шорохову ему как-то не хотелось.

Шорохов протянул конвойному офицеру документы.

— Давай, Плетнев! Всех благ!

— И вам того же…

Переход из коридора в коридор. Другой предбанник. Кафельный и гулкий. Неприятные воспоминания…

Минут через пятнадцать что-то загремело. С лязганьем отворилась железная створка, закрывавшая квадратное отверстие окна.

— Плетнев? Распишись.

Он не видел лица. Только руку. Рука протягивала простенькую шариковую ручку. Взял непослушными пальцами.

— Да, тут вот… Ага… Принимай.

Из окна — комок за комком — появилась его прежняя одежда. Снял телогрейку. Потом робу. Надел «песчанку». И синюю меховую куртку техсостава ВВС.

— Шапки не было, что ли? — хмуро спросил каптерщик.

— Не было…

— Да… Мозги застудишь. Погоди-ка.

Через минуту из окна выпала кроликовая шапка третьего срока носки. Если не пятого.

Плетнев поднял.

— Спасибо.

— Всех благ!..

Еще немного ожидания.

— Здесь…

Еще одна подпись — и он сунул в карман документы.

— Посиди, автобус в одиннадцать пойдет.

— Да ладно… пройдусь.

— Смотри.

Еще пара-тройка лязгов и щелчков… и все!

Помимо собственной воли часто и, должно быть, довольно нелепо озираясь, Плетнев миновал метров триста отвилка и свернул на дорогу.

Время скакнуло на девять лет назад. Он шел по обочине. Он был один.

Снег поскрипывал.

Странно было идти вот так — одному, без конвоя. Последние месяцы он все думал — как это будет? Что почувствует, когда выйдет за ворота? И вот — вышел. И — ничего особенного. Снег. Лес. Дорога. Правда, конвоя нет… А мысль только одна, и та досадная. В рабочей зоне, в цеху, под правой тумбой верстака Плетнев заныкал восемь ножовочных полотен. И, как на зло, засуетился и забыл второпях сказать Мишке Клевцову, что завещает их ему. Пользуйся, мол. Именно так — завещает… Странно. Как будто это он на тот свет отправляется. Хотя, казалось бы, должно быть наоборот — ведь это из зоны выходят, как с того света возвращаются…

Он услышал шум мотора и обернулся.

Нагонял самосвал — ЗИЛ-131.

Помедлив, Плетнев поднял руку, и грузовик издалека начал притормаживать…

Минут десять молчали. Водитель время от времени искоса посматривал. Это был мужик лет пятидесяти — серьезный, гладко бритый, в ношеном, но крепком и чистом бушлате и тельняшке, выглядывавшей из-под байковой рубахи.

Двигатель гудел, из радиоприемника, прикрученного изолентой к приборной панели, доносилось какое-то клекотание. В конце концов женский голос сообщил:

— В эфире передача «Писатель у микрофона». Сегодня у нас в гостях известный писатель, автор романа «Набег» Герман Алексеевич Бронников. Здравствуйте, Герман Алексеевич! Первый вопрос: когда же ваш роман придет к читателю?..

Водитель досадливо цокнул языком и принялся крутить верньер.

— Нет, ну ты скажи! Откуда столько писателей на нашу голову? Вот ты слышал про такого?

Он повернул голову.

— Нет. — Плетнев пожал плечами. — Не слышал.

— Видишь! И я не слышал! А ему книжки печатают! Одной бумаги небось сколько извели! Краски! Времени! Вот куда народные денежки идут!..

Возмущенно отвернулся, стал крутить настройку.

Пискнуло, хрустнуло, потом ударила музыка и пронзительно певучий голос Жанны Агузаровой запел:

Ах, эти желтые ботинки!..

Шагают быстро по асфальту!..

И ты опять идешь пешком!..

Я мимо проезжаю в «Чайке»!..

Плетнев сидел прямо, положив шапку на колени. И так же прямо смотрел в лобовое стекло. Там мелькали увалы снега, деревья, дорога… Он вдруг осознал, что за эти годы полюбил одиночество. И сейчас радовался ему. Он один — без надзирателей, без сокамерников, без соседей по бараку!.. Шофер не в счет — не пройдет и получаса, как они расстанутся. И, возможно, даже словцом не перекинутся.

— Из Ильичевского шлепаешь? — неожиданно спросил шофер.

Плетнев повернул голову и посмотрел на него якобы непонимающе.

— Как кота за хвост тянет, — сказал шофер, морщась и убавляя звук. — Я говорю, из совхоза имени Ильича, что ли?