Генерал Ермолов. Сражения и победы легендарного солдата империи - Михаил Погодин

Грамота государыни императрицы Марии Федоровны: «Нашего императорского величества дружеское поздравление. Пользуясь отправлением генерал-лейтенанта Ермолова, назначенного чрезвычайным и полномочным послом со стороны Е. И. В., любезнейшего сына нашего, к его шахову величеству, мы с истинным удовольствием повторяем вашему высочеству уверение в искреннейшей нашей дружбе к вам и в полном доброжелательстве. Мы поручили сему послу также доставить вашему высочеству разные от нас дары, будучи уверены, что вы их примете доказательством, сколь приятны для нас были дары ваши, а также той приязни, с коею мы желаем вашему высочеству постоянного благоденствия и многих радостей».

Ответное письмо:

«Пока цена и свежесть госпож, скрывающихся в разных местах цветника роз усугубляется благоуханием весны и почки роз запахом животворящего ветерка Мессии склоняются к полам Марии, кустарник роз, край завесы веселия и почка кустарника роз счастия благополучной госпожи, уединенной палаты великой державы, финикового дерева величия, плода сада высоты, полной луны совершенства и сияния неба благополучия, счастливой коробки перла государства, благополучного созвездия звезды знания, Марии, колыбели величия, высокосановной сестрицы – да будут предохранены от всякой нечистоты горестей и вреда знойного вихря печалей!

При сплетении пучка роз, да откроется приязненному уму, что дышащий амброю запах виноградника постоянства и мускусное благоухание сада дружбы, то есть счастливое дружеское послание, означающее соединение, счастливым получением распространило благоухание в беседе сердца и приятным содержанием вяще возрадовало душу. Оно дышало дружбою и от начала до конца было преисполнено остроумия; цветник его выражений был украшен розами единодушия и согласия, а розы содержания очищены от пыли неприязни. Залоги твердой приязни отражаются в нем, как в зеркале, и зеркало сердца постоянных друзей рукою дружбы очистилось от всякой вражды; вложенные в него мысли доставили славу, благополучие и веселие и изречения дружбы, которыми оно дышало, возродили неописанную радость. Мы обязаны благодарить Аллаха, покровителя дружбы, за то, что Он связал обе высокие державы той приязнью, что мы можем развлекаться дружескою перепискою» и т. д. (как в предыдущем письме. – М. П.), а в заключение: «Впрочем, да будут дни искренности вечны!»

Печать, как и в первом письме.

Вечером в посольском лагере все было занято приготовлением к выезду.

Выезд из Султании. Прибытие в Тавриз. Француз Мергие. Аудиенция у Аббас-Мирзы. Переговоры с Мирза-Безюргом. Вражда между Аббас-Мирзой и Мамед-Али-Мирзой за наследство. Отказ Ермолова в официальном признании наследника. Свидания с Аббас-Мирзой. Сардар Эриванский Хусейн-хан. Прощальная аудиенция. Ответное письмо Аббас-Мирзы к государю. Подарки наследника. Последнее свидание с Мирзой-Безюргом и выезд из Тавриза. Встреча посольства на границе и прибытие Ермолова в Тифлис. Заключение

Был ясный и светлый день. Солнце хотя пекло, но менее, чем в предыдущие дни, так что посольство могло выступить из лагеря в самый полдень. Оставляя без сожаления Султанию, Ермолов уносил, однако же, с собой немало приятных воспоминаний, которые почти исключительно сосредоточивались на Фетх-Али-шахе. Найдя в нем человека умного, благонамеренного, кроткого и великодушного, он полюбил его, не столько вследствие сделанного ему ласкового приема или особого к себе внимания, сколько за чистосердечное расположение к государю и полную готовность скрепить с ним узы доброго согласия и дружбы. Но не мог он того же сказать об Аббас-Мирзе, к которому теперь направлял путь свой и с которым ему предстояло пережить еще несколько тревожных дней. При одной мысли об этом близком будущем им овладевало какое-то неприятное чувство, и он дорого заплатил бы, чтобы миновать Тавриз и не встречаться более ни с наследником, ни, в особенности, с ненавистным ему каймакамом. Между тем желание так или иначе кончить дела своей миссии и, ввиду приближавшейся осени, скорее выехать из Персии влекло его вперед, и он спешил, избегая частых и продолжительных остановок в дороге. После отпразднования тезоименитства государя императора в Зенгане посольство имело только две дневки, так что 9 сентября оно уже вступило в резиденцию Аббас-Мирзы.

С прибытием в Тавриз, совершившимся без всякой церемониальной встречи, от которой Ермолов отказался еще накануне, посольство расположилось по-прежнему в доме Мирзы-Безюрга, и на этот раз не без некоторого скандала. Вот что случилось. Когда музыканты наши собирались занять отведенные им комнаты, то живший на том же дворе француз Мерше, полковник Наполеоновой гвардии, служивший в войсках Аббас-Мирзы, выгнал их вон, причем двум музыкантам нанес сабельные удары. Дерзость эта взорвала Ермолова. Он потребовал немедленного удовлетворения. Когда же местная власть от этого уклонилась, то приказал арестовать и наказать плетьми француза, саблю же его отправил к Аббас-Мирзе, поручив передать ему, что подобного негодяя, вероятно, уже более на службе терпеть не будут.

Милостивый и ласковый прием, сделанный Фетх-Али-шахом Ермолову, произвел глубокое впечатление на наследника. О прежних требованиях в соблюдении придворного этикета не могло быть речи, и посол каждый раз был принимаем в аудиенц-зале, где для него всегда стояло кресло и куда вместе с ним входила и вся его свита. Но, выиграв на одном, Ермолов потерял на другом.

Мы упомянули выше, что решение некоторых вопросов, предложенных на конференции в Султанин, было возложено на наследника. Переговоры по ним открылись тотчас после свидания с Аббас-Мирзой и предоставления ему императорских даров и велись непосредственно между послом и Мирзой-Безюргом.

Первый пункт, подлежащий обсуждению и касавшийся собственно определения времени для постановления границы между Россией и Персией, кончился благополучно, так как он, в сущности, не представлял особых затруднений. Не менее благоприятно был решен и другой вопрос: о допущении России иметь при тегеранском кабинете своего поверенного в делах. Сначала Мирза-Безюрг думал возражать, но должен был уступить ввиду сделанного Ермоловым заявления, что назначение поверенного зависит единственно от шаха, при особе которого должно состоять аккредитованное государем императором лицо. В отношении же допущения наших консулов и учреждения купеческих контор в Гиляне и Астрабаде последовал отказ, который Мирза-Безюрг формулировал очень просто тем, что как Аббас-Мирза, «по скромности своей», управления Гилянской областью на себя не принимал, да и принять не намерен, то и согласия дать не может.

Но вот коснулись самого щекотливого и трудного вопроса: возвращения наших пленных и беглых солдат. Когда Ермолов предъявил свои требования, основанные на VI статье Гюлистанского трактата, Мирза-Безюрг отвечал, что как со времени его заключения прошло почти четыре года, а по смыслу приведенной статьи пленных и беглых должно было возвратить в трехмесячный срок, но хотя за давностью времени правительство и имело бы право считать себя свободным от того, чтобы удерживать на чужой земле «рабов Аллаха и созданий единого Творца», оно готово, по возвращении русского батальона из похода, о чем уже сделано распоряжение, возвратить всех тех, которые изъявят желание оставить Персию, причем просить окончание самого дела поручить особенному поверенному. После такого отзыва, по-видимому, не оставалось бы желать ничего лучшего, но не так понимал каймакама Ермолов. Зная, что батальон за несколько только часов до его прибытия был выслан из Тавриза под предлогом усмирения возмутившихся будто бы курдов и что вместо него поставлены другие войска, он не мог не видеть явного обмана и мошенничества со стороны Мирзы-Безюрга, а потому на все его клятвы и уверения отвечал в самых строгих выражениях.