Динка. Динка прощается с детством - Валентина Осеева

– Ну и пускай мне будет совестно, я все равно буду реветь, реветь и от чахотки умру, вот тогда и оставайся в своем Киеве! – угрожала Динка.

Леньке становилось жаль ее. Он звал Мышку и убеждал обеих девочек отложить свою тоску по Волге до той поры, когда он, Леня, окончит гимназию, найдет какую-никакую прибыльную работенку и, заплатив самолично за билеты, на самом курьерском поезде доставит их в любое место на Волге…

– Куда захочете, туда и поедем! Хоть в Казань, хоть на курган Стеньки Разина!

Как-то в осенний солнечный день, когда Алина с Леней пошли покупать учебники, Марина неожиданно отложила все свои дела и поехала с младшими детьми на Днепр. По дороге она очень волновалась и говорила:

– Вот сейчас, сейчас вы увидите его… мой Днепр!

И они увидели его… Сначала с Владимирской горки, а потом у самого берега.

Динка с радостью отметила, что на берегу Днепра ноги так же проваливаются в песок, как и на Волге, только волжский песочек, показалось ей, был немного желтее… Марина близко-близко подошла к воде, сняла шляпку и тихо сказала:

– Ох, Днепре!

Динка жадным и ревнивым взглядом окинула волнистую гладь реки, зачерпнула ладонью воду. Вода была чистая, с легкой голубизной…

– Ох, Днепре… – громко повторила вслед за матерью Динка, но голос у нее был пустой и сердце молчало… В смущении она пошла вдоль берега, останавливаясь и убеждая себя, что это – река ее мамы, река Тараса Шевченко, которого она так любит… Но сердце ее молчало, и под равнодушным взглядом осенний, разбавленный дождями, захолодавший на ветру мамин Днепр не пробуждал в ней никаких чувств. Динке стало чего-то жаль… Она оглянулась на мать. Марина все так же неподвижно стояла на берегу и смотрела куда-то на дальний берег. Лицо ее порозовело, ветер трепал длинные распустившиеся косы…

Хто це, хто це на тим боци

Чеше довги косы… –

вспомнилось вдруг Динке.

И снова, как в раннем детстве, когда мама читала эти стихи, Динка ясно увидела, как волны Днепра расступились и на берег вышла русалка… Тихими звенящими струйками сбегала с ее темных волос хрустальная вода… Взгляд Динки вдруг ожил, глаза ее словно прозрели… Издалека неторопливо, перекатываясь с волны на волну и расплескивая на гребне серебряные брызги, в желтой рамке берегов, на Динку шел невиданный до этой минуты сказочный красавец Днепр! Динка уловила шумливую музыку в глубине днепровской воды и, взволнованная, подозвала Мышку.

– Смотри, это перламутровая река…

Мышка кивнула головой.

– Мама плачет, – сказала она.

– У этой реки полным-полно рыб, они все время плещутся, и потому волны у ней такие серебряно-чешуйчатые…

– С этого берега наш папа увез нашу маму… – тихо вздохнула Мышка.

– С этого самого берега? Вот с этого? – радостно взволновалась Динка.

Сестре не хотелось разочаровывать ее.

– Мама привела нас сюда… – уклончиво сказала она.

– С этого самого берега! – в восторге повторила Динка, оглядываясь вокруг. Ей казалось, что она уже ясно различает на песке следы отца… Вот здесь он спрыгнул с коня…

Динка никогда не слышала, чтоб папа скакал на коне, но если сказано «увез», то как же иначе? Вот здесь он спрыгнул с коня и взял маму на руки… Конечно, это было здесь, и Днепр видел, как обрадовалась мама…

Сердце Динки растопилось от умиления. Она зачерпнула пригоршню воды и торжественно протянула сестре:

– Выпей и умойся!

Мышка покорно выпила и умылась.

Динка тоже выпила и умылась.

– Теперь мы породнились! – весело сказала она и, подкинув вверх свою матросскую шапку, звонко крикнула: – Здравствуй, Днепр!

Громкий, счастливый смех Марины с готовностью откликнулся на голос дочки. Сестры возвращались домой примирившиеся с Днепром, но любовь к Волге оставалась незыблемой и огромной, как сама эта река, и каждый раз, когда Динку постигало горе, она жаловалась ей, как жалуются родному, близкому человеку, называя ее голубенькой, Волженькой…

Марина просто сбилась с ног. Нужно было устроить детей в гимназию, первым долгом старших девочек. Алина нервничала и упрекала мать, что теперь она уже никогда не догонит своих одноклассниц и не будет первой ученицей; Мышка молчала, но ей тоже было страшно отстать от своего класса.

– Бросьте вы ныть, на самом деле! Побегали бы сами по гимназиям! Загоняли мать совсем! – возмущался Леня.

– А ты не вмешивайся! Тебе не надо в гимназию, и молчи! – огрызалась Алина.

Мальчик замолкал. Гимназия была его мечтой, но такой далекой и недосягаемой, что о ней даже страшно было думать. Лене нужен был репетитор, с которым он мог бы учиться и учиться. Об этом они часто говорили с Мариной.

– Да вы не думайте обо мне сейчас. Нам бы их вон скорей к месту пристроить! – кивал на сестер Леня.

– Всех надо устроить, и самой мне на службу поступить скорей, – озабоченно говорила Марина, с беспокойством заглядывая в свою сумочку. – Эти проклятые деньги как вода.

– А вы каждый день считайте, чтоб лишку не тратить, – волновался Леня.

– Нет уж! Лучше не пересчитывать… Все равно – что осталось, то осталось, больше не сделаешь. Надо бы на квартиру скорей переехать, – задумчиво оглядывая грязные обои дешевой гостиницы, где на первое время остановились Арсеньевы, говорила Марина.

– А я про что говорю! Вон сколько наклеек у меня! – Леня вытаскивал из кармана кучу смятых бумажек. Это были объявления о сдаче внаем квартир.

– Ах, боже мой! Где ты их берешь? – ужасалась Марина. – Нельзя же так делать?! Люди вешали, а ты сдираешь. Да еще дворник какой-нибудь поймает…

– Не в дворнике дело… А вот пойдемте, поглядите, да и переедем отсюда. Тут вон, я посчитал, сколько один день стоит! И обед дорогой. А Мышка с Алиной поковыряют, поковыряют да и встанут ни с чем… Вы тоже за неделю истаяли совсем, – хмуро говорит Леня.

– Конечно, я целый день бегаю по делам. Некогда и квартиру посмотреть… Только ведь мебель наша тоже не скоро придет, что мы будем делать в пустой квартире?

– Хоть и в пустой, пересидим как-нибудь. Никич мебель следом выслал, может, ждать-то каких два-три дня.

Леню беспокоила еще Макака. Ей было строго-настрого запрещено уходить куда-нибудь из гостиницы и гулять по незнакомым улицам. Тем более что рядом был шумный вокзал…

Скучая, Динка лазила по всей гостинице, заводила разговор с коридорным – пожилым плутоватым человеком в сером фартуке.

– Скажите, пожалуйста, у вас есть тут такое место, где всякие баржи стоят… Ну, пристань, что ли. И какой-нибудь «Букет», а может, он тут иначе называется… Там грузчики едят… Есть у вас такое место?