Синий город на Садовой - Владислав Крапивин

Я сказал ему однажды:

— Давай придумаем, что вокруг нас Зеленые моря, а мы в них — корсары. Как Френсис Дрейк!

— Раз плюнуть!

И мы придумали. И взяли в нашу команду соседскую Лариску Батянину и ее восьмилетнего брата Лёшку. Он хотя и самый младший, зато хитроумнее всех.

Это он, Лёшка, сразу сказал, что пираты, корсары и прочие дрейки посуху не плавали и что пускай Медвежье озеро будет частью Зеленых морей, а он знает, где на нем раздобыть корабль. Это старая никому не нужная лодка, она лежит у воды на песке, и надо только пробраться к ней через сухие тростники.

Пробирались мы долго. И я предложил назвать эту широченную прибрежную полосу «Стреляющая пустошь», потому что сухие стебли трещали под ногами, как пистолетные пистоны. И все согласились. А маленький полуостров с песком, где лежала лодка, я предложил назвать «Язык желтого дракона». И все опять согласились, кроме Лариски, которая сказала, что драконы противные, как жабы. Но нас было большинство.

Лодка оказалась совсем исправная, без дырок. И тут мы заметили, что Лёшка как-то странно пригибается и оглядывается и разговаривает шепотом. Лариска взяла его за шиворот и велела признаваться, в чем дело. И он «кажется, вспомнил», что эта лодка «кажется, не совсем ничья, а кажется, одного рыбака, которого зовут Константин Петрович».

Мне захотелось домой.

Лариска хотела дать брату подзатыльник, но он присел.

А Вовка сказал, что мы же не знали, что лодка не беспризорная и что так и скажем, если что… А сперва покатаемся и поиграем в нападение корсаров на испанский город Картахену, как в книжке «Вскормленные океаном».

Я сказал, что тяжелую лодку нам не спихнуть на воду. Но Вовка сказал «раз плюнуть». И мы начали спихивать. И мне еще сильнее захотелось домой, но приключений тоже хотелось. Хотя известно, что приключения — это сплошные неприятности, только про них почему-то потом интересно вспоминать…»

За окнами было уже темным темно — август. А Митины пальцы будто сами собой бегали по клавишам. Вот тебе и «на компьютере я не могу»! Оказывается, очень даже «могу»!

Митя вдохновенно облизывал губы. Иногда переставал печатать, чтобы перечитать абзац и сразу исправить опечатки (а их — куча!). И потом — снова!

«…Вместо весел мы нашли в ольховнике длинные кривые палки. Вовка сказал, что на мелких местах можно ими толкаться, а на глубоких грести. Я сказал, что грести такими нельзя. Но Вовка, конечно же, сказал, что раз плюнуть»…

Митя закрыл глаза, вспоминая запах сырого песка, теплой озерной воды и осоки. И «замирательное» ожидание близких приключений… И в прихожей неприятно, непрошено зазвонил телефон.

Кто бы это? Мама интересуется, все ли у Мити в порядке? Но известно, что у Юрия Юрьевича нет телефона.

Митя выскочил в прихожую, с опасливым ожиданием сказал в трубку:

— Квартира Зайцевых… Кто вам нужен?

В трубке часто дышали.

— Кто это?

— Митя, это ты? — спросил сиплый голосок.

— Я… А ты кто?

— Елька…

— Какой Елька? — Это вырвалось просто от удивления. Митя, конечно, сразу понял, «какой». Но чего ему надо-то? Да еще в такой час…

Днем они расстались у Елькиного сарая быстро и беззаботно. Без всяких обещаний встретиться снова. «Ну, пока, Елька». — «Ага, пока…» Митя взял свое красное ведро и пошел, гулко стукая по нему коленками и не оглядываясь. И разве мог подумать, что на ночь глядя будет такое «дзынь-дзынь»?

— Ну, Елька я! С которым ты картошку продавал! — Сквозь сипловатость пробился нетерпеливый звон. И… обида?

— Да понял я, понял! А чего ты чуть не в полночь трезвонишь?

— Ты, что ли, спал уже?

— Я не младенец. Но я не понимаю. Что случилось… Елька?

— Да ничего. Просто… — Звонкость в голосе пропала. И опять он стал тихий, сипловатый. От виноватости?

— Ты откуда звонишь? — Трудно было представить, что дома у Ельки есть телефон.

— С автомата… Тут, недалеко…

— А как ты узнал мой номер?

— Ты же сказал тогда той девчонке с аппаратом. Ты громко говорил. Я запомнил…

— Ну, ладно. Ну и… А все-таки зачем позвонил-то?

Было слышно, как Елька посопел. И выдохнул:

— Я спросить хотел… про одно дело.

— Тогда спрашивай! — кажется, это вышло сердито. Но раздражения не было. Была непонятная тревога. Митя вдруг будто увидел, как щуплый Елька в своем «корабельном» костюмчике ежится в тесной будке под желтой лампочкой и боится что-то сказать в трубку. — Говори скорее! А то связь разъединится, а у тебя, наверно, жетонов больше нет.

— И не надо, я с бесплатного… Мить…

— Что?

— А вот та песня… про две половины… она откуда?

— Песня?.. Она старая. Я слышал как-то от отца. Они ее в детстве пели, в летнем лагере. Когда еще были пионеры.

Папино детство было за дальними далями, лет двадцать назад. Но он иногда любил вспоминать. Костры там, походы всякие…

— Мить, а она… про что?

— Ну… про двух друзей, кажется. Я же только чуть-чуть помню. Там вроде бы такие слова: «Мы хлеба горбушку — и ту пополам. Тебе — половина и мне — половина…» А тебе-то это зачем?

— А ты… ты мне тогда это просто так сказал?

Тихо стало. Только шевелились в телефонном эфире электронно-магнитные шуршащие волны. А в комнате щелкали большие круглые часы.

— Елька…

— Чего…

— Где твой телефон?

— Я же говорю: недалеко от нашего дома!

— Значит, и от нашего недалеко. Ты знаешь, где я живу?

— Ты же сказал ей адрес…

— Иди к моему подъезду и подожди. Я сейчас спущусь.

Елька был сейчас такой, каким его Митя недавно представил: съеженнный, виноватый, освещенный желтой лампочкой. Только не в будке, а рядом с крыльцом, у скамейки. Он казался озябшим, хотя вечер был пушистый от тепла. Он быстро качнулся навстречу Мите, вытянул цыплячью шею. Но тут же опустил голову.

— Давай, — решительно (чтобы задавить неуверенность в себе) сказал Митя. — Выкладывай, что у тебя?

— Здесь? — шепнул Елька.

— Ну… если хочешь, пойдем ко мне.

— Нет… пойдем лучше на мою горку.

— Где это?

— Недалеко… Я там часто сижу. Такое место…

— А зачем нам туда?

Елька длинно втянул ртом воздух, длинно выдохнул. Обнял себя за плечи. Глянул вбок. Сказал еле слышно: