Отважное сердце - Робин Янг

— Мы должны поспешить им на помощь! — прокричал Джеймс.

— Мы не сможем победить, — рявкнул лорд Баденох, не сводя глаз с отряда англичан, понукавших своих коней вверх по склону. Два шилтрона распались на части при первой же атаке рыцарей, и скотты бросились врассыпную. Рог Уоллеса ревел, не переставая. Возвысив голос, Комин обратился к воинам вокруг. — Битва проиграна. У нас не осталось надежды, кроме как отступить.

— Мы не можем бросить их умирать! — запротестовал Джеймс. Его подержали другие голоса, но кое-кто уже разворачивал коней в направлении леса, подальше от приближающихся англичан.

— Вы, трусливые шлюхины дети! — взревел один из людей Уоллеса.

Выехав из строя, он бесстрашно пустил своего жеребца вниз по склону. За ним последовала горстка командиров Уоллеса. Они испустили отчаянный боевой клич. От группы англичан отделились несколько всадников и устремились им наперерез, тогда как остальные продолжили надвигаться на рассыпающийся на глазах шилтрон. Многие шотландцы уже спасались бегством, надеясь укрыться в лесу. Валлийская пехота рассредоточились по болотистому берегу ручья, преследуя отступающих.

Видя, что английские рыцари уверенно пришпоривают своих коней вверх по склону в направлении шотландской конницы, Джон Комин развернул свою лошадь, и его сын последовал за ним. Их отступление стало сигналом к массовому бегству из рядов шотландской конницы, ведь многие всадники приходились родственниками или сторонниками лорду Баденоху.

Малкольм, симпатичный молодой граф Леннокс, встретился взглядом с Джеймсом.

— Какую пользу вы принесете своему королю, сэр Джеймс, — прокричал он, — если будете сидеть в соседней с ним тюремной камере?

Леннокс и его рыцари дали шпоры коням, торопясь укрыться за деревьями леса Календар-вуд, а Джеймс застыл в нерешительности, тщетно выискивая взглядом брата в царящей внизу неразберихе.

— Сэр? — обратился к нему один из его людей, переводя взгляд с сенешаля на английских рыцарей, которые приближались с каждой секундой.

Взвыв от отчаяния, Джеймс грубо развернул своего серого в яблоках скакуна и направил его к лесу.

Уоллес утратил последнее подобие командования над своими войсками, в ужасе разбегающимися перед наступающим противником. Стрелы и копья усеивали склон холма, на котором лежали мертвые скотты. Крики раненых сливались в жалобный и протяжный вой. Те, кому удалось выжить под градом стрел, которые разорвали шилтроны на части, ползли среди тел погибших товарищей, надеясь спастись от приближающихся рыцарей. Одни бежали к лесу, другие безрассудно стремились к болотистым берегам речушки. Здесь грязь была густой, вязкой и липкой, как клей, а местами — еще и предательски глубокой. Поле брани, выбранное Уоллесом из-за того, что оно обеспечивало естественную защиту со стороны реки, теперь сыграло против шотландцев. Те, кто сумел добраться до воды, беспомощно брели по грязи, стремясь достичь другого берега. Но сделать этого не удалось никому — беглецы застревали в болоте, превращаясь в легкую добычу для валлийских лучников.

И в этот хаос врезались Рыцари Дракона, и огнедышащий монстр на их щитах тускло сверкал золотом в пепельном свете заката. Они скакали рядом со своими отцами, рыцарями Круглого стола. Они пришли сражаться за своего короля.

Эймер де Валанс вел за собой людей Пемброка, многие из которых десятилетиями служили его отцу. Под бело-голубым полосатым штандартом, трепетавшим высоко над головой, он возглавил жестокую атаку на лучников Уоллеса, пройдя сквозь их ряды, как нож сквозь масло. Именно копье Эймера пронзило грудь Джона Стюарта, оторвав того от земли и отшвырнув на несколько ярдов. Он упал, несколько раз перевернувшись, и копыто боевого коня Эймера превратило голову шотландца в кровавое месиво. Оставив позади бездыханное тело брата сенешаля, Эймер понесся дальше, на ходу выхватив из ножен меч, чтобы рубить спины и головы спасающихся бегством лучников. Размахивая клинком, он ревел, как раненый зверь.

Генри Перси, распаленный возможностью отомстить за унижение, которому подвергся его дед при Стирлинге, ринулся в бой вместе с рыцарями из своих поместий в Йоркшире. Им навстречу развернулись несколько шотландцев, решивших стоять насмерть. Одному из них удалось вонзить копье в бок лошади, отчего та рухнула на землю, придавив собой седока. Мгновением позже скотта поразил копьем в горло один из людей Перси, а остальных попросту безжалостно изрубили на куски. Шотландская знать бежала с поля боя, оставив армию крестьян умирать. Единственная надежда для этих людей заключалась или в том, чтобы спастись бегством, или умереть быстрой и легкой смертью. Король Эдуард распорядился захватить Уильяма Уоллеса и остальных руководителей восстания живьем, но в такой толчее судьбу одного конкретного человека гарантировать было невозможно.

Хэмфри де Боэн, лицо которого заливал пот, скакал вместе со свитой отца вниз по склону холма, вслед за скоттами, которые бежали к ручью, надеясь спастись. Он уже понимал, что сражение выиграно. И теперь их задачей было добить противника, истребив всех, вплоть до последнего человека. Хэмфри уже лишился копья и теперь сжимал в руке меч. Он с яростью взмахнул им, нанося удар по шее бегущего впереди человека. Клинок наткнулся на преграду, и боль отдалась в руке. Шотландец же, лишившись головы, бесформенным кулем свалился под копыта его коня. Отец Хэмфри виднелся впереди, преследуя группу копейщиков, которые уже добежали до берега ручья и теперь с трудом пробирались по грязи к чистой воде. Граф упрямо и бесстрашно преследовал их, опустив копье. И вдруг лошадь под ним споткнулась и упала.

Хэмфри закричал, увидев, как отец рухнул на землю. Его конь, крупный сам по себе, в кольчужной попоне и под седлом, в котором в полном вооружении сидел Херефорд, всей тяжестью ухнул в болото. Криком призывая своих людей следовать за собой, Хэмфри дал шпоры своему коню и направил его к отцу, который отбросил копье и, натягивая поводья, пытался заставить своего жеребца выбраться из трясины. Животное ржало и мотало головой, лишь глубже погружаясь в топкую грязь от беспорядочных метаний. Трое же шотландских копейщиков, которых отец преследовал до того, остановились и развернулись к нему. Будучи более легкими и подвижными, лишенные доспехов, которые тянули бы их на дно, они лишь по колено погрузились в жидкую топь. Хэмфри предостерегающе крикнул, едва не оглохнув от звука собственного голоса, гулким эхом раскатившегося внутри тесного шлема, когда увидел, что двое скоттов направляются к отцу.

Граф сумел отбить одно копье щитом, но второй шотландец воспользовался моментом и вонзил свое оружие ему в бок, под ребра. Удар был нанесен с такой силой, что кольца кольчуги не выдержали и разорвались, так что острие копья вдавило их в рану. Впрочем, она была не смертельной, потому что кольчуга все-таки приняла на себя основной удар, так что в теле отца застрял лишь самый кончик копья, но лошадь при этом погрузилась еще глубже, почти по самую шею, и граф потерял равновесие. Херефорд опрокинулся с седла и по инерции всей тяжестью навалился на копье, которое глубоко вошло ему в бок и пробило легкое.

Хэмфри заревел от ярости, видя, как отец соскользнул с седла тонущей лошади. Шотландец выпустил из рук копье и бросился вслед за своими товарищами, уже добравшимися до чистой воды. Резко натянув поводья и останавливая коня, Хэмфри неловко спрыгнул с седла на землю и побрел по грязи, не обращая внимания на встревоженные крики своих людей. Болото с жадностью приняло его в свои объятия, и грязь поднялась почти до самых бедер, облизывая кольчугу. Отец находился чуть дальше, наполовину уйдя в топь. Копье по-прежнему торчало у него в боку, и он уткнулся лицом в грязь. Хэмфри задыхался, с трудом выдирая ноги из жидкого месива. Внезапно земля ушла у него из-под ног, и он провалился по самую грудь. Отец оставался в нескольких ярдах впереди, голова его уже полностью скрылась под поверхностью болота, так что виден был лишь гребень его шлема. Топь жадно засасывала его, Хэмфри почувствовал, что тонет, и страх захлебнуться придал ему сил. Когда чьи-то руки схватили его сзади, он зарычал и принялся вырываться, видя, как шлем отца с головой скрылся под водой. Еще мгновение на поверхности виднелась голубая шелковая лента с косой белой полосой, пока и ее, наконец, не поглотила трясина.