Мария, княгиня Ростовская - Павел Комарницкий

Крики на поляне стихли. Князь Михаил отвалил обмякшую тушу главаря разбойников, одним махом поднял жену, прижал к себе.

— Еленка…

— Михась…

Князь вытирал ей лицо, всматриваясь.

— Всё в порядке, госпожа моя? — подошёл Ставр, вытирая меч.

— Какое там в порядке! — неожиданно для себя самой сквозь слёзы рассмеялась Елена Романовна. — Да с вами тут того и гляди молоко пропадёт! Ничего себе, нашли тихое место!

Князь хмыкнул раз, другой и захохотал, и все захохотали разом. Витязи приседали, хлопая руками по бокам. Кто не выходил живым из смертельного боя, не знает, что такое настоящий смех…

— Смейтесь… проклятые… пока можно… — раздался задыхающийся голос.

— Э-э, да тут один ещё живой! — витязь шагнул к лежавшему навзничь мужику, в рассечённой наискосок груди которого трепетал кроваво-красный комок.

— Погоди-ка! — остановил его князь. — Считай, исповедь это. Говори, тать.

— Я тать… и ты… тоже… — разбойник говорил тихо, с трудом, шевеля расходившимися рёбрами. — Ты… Михаил… князь… узнал я… тебя… Князь должен защитить… людей своих… а ты… грабил только… А как татары… так и нет тебя… Тать ты… а не князь… и кончишь так же… Никита я… из Семидол…

Кровавый комок в груди последний раз дёрнулся и затих. Покойный смотрел перед собой враз остекленевшими глазами.

Нефритовые драконы щерили зубастые пасти, и на какой-то миг Елю Чу Цаю показалось, что каменные твари радуются его затруднениям. Разумеется, это иллюзия. Нефрит не способен испытывать какие-либо чувства, и потому эти драконы простоят ещё тысячу лет. И ему, Елю Чу Цаю, следует брать с них пример, если он хочет прожить хоть сколько-то значительное время.

Полированные шары из разных пород камня покоились в ажурной серебряной вазе, сплетённой из тонкой проволоки — плод фантазии какого-то мастера. Китаец усмехнулся, когда вспомнил, как сам Угедэй расспрашивал его, для какого колдовства приспособлены эти шары. В жилище Елю Чу Цая много разных вещей, непонятных убогому разуму степняков, видящих только самоочевидное. Вот нож, вот топор, вот сабля… Между тем эти шары бесполезны только на первый взгляд. Они помогают думать, и это делает их порой куда опаснее сабли. По крайней мере, для врагов.

Китаец взял в руку три шара и принялся привычно катать из в ладони, ловко перебирая пальцами.

Итак, Повелитель Вселенной и владыка всех живущих величайший из величайших хаган Угедэй уже практически мёртв. Да, китайские врачеватели ещё поят его женьшеневой настойкой, чёрной водкой и прочими снадобьями, но это всего лишь способ продлить агонию. Поэтому размышления о судьбе Угэдея следует оставить его жёнам, а самому заняться устроением собственной судьбы. Ну и судьбы великой империи чингисидов, если уже на то пошло.

Закон Ясы, завещанный самим Чингис-ханом, гласит — в случае смерти Повелителя Вселенной все носители крови Чингиса должны бросить дела, сколь бы важными они не казались, и прибыть на Великий курултай, чтобы выбрать преемника. А кто будет преемником?

Елю Чу Цай положил шар из голубого нефрита в центре. Ну конечно, этот шар — великий хан Менгу. Самомнение Менгу невероятно велико, и людей у него немало.

Следующий шар, из оникса, лёг на расстоянии ладони, но чуть позади. Это будет хан Гуюк, чьё самомнение не уступает Менгу. А вот сил поменьше, явно поменьше…

Советник клал шары один за другим. Сколько же их расплодилось, славных чингисидов! Так у Елю Чу Цая не хватит шаров…

Но вот расклад почти закончен. В серебряной вазе остались только два шара, из зелёного нефрита и чёрного диабаза. Если нефритовый сиял новой полировкой, то чёрный был заметно потёрт, поцарапан долгой жизнью.

Китаец вздохнул. Ну разумеется. Это Бату-хан и его бессменный советник Сыбудай. Нет, Сыбудай не может претендовать на трон Повелителя. Однако вместе эти два шара вполне перевесят любой из других.

Проклятый старик спутал планы мудрого китайского советника. Всё было рассчитано точно — после разгрома южной Урусии Менгу и Гуюк покинули Бату-хана, отягощённые добычей и оттого довольные. Покинули, можно сказать, охотно, резко уменьшив силы и без того измотанной боями орды. У Бату оставалось тогда не более ста двадцати тысяч воинов. Одновременно печальная судьба урусов должна была разбудить наконец правителей земель, лежащих дальше к западу, и объединить свои войска, чтобы отразить нашествие. Бату просто обязан был сломать себе шею.

Словно наяву встало перед глазами видение — старый Сыбудай машет рукавами своего засаленного халата, руководя сражением. Взмах — и ещё один тумен устремляется в битву… Да, они повинуются взмахам грязных рукавов больше, чем голосу разума, эти вонючие степняки. Они слепо верят старому Сыбудаю, соратнику самого Чингис-хана, живой легенде… Но это уже не имеет никакого значения. На каждый взмах засаленного рукава навстречу монгольским туменам выкатываются массы закованных в сталь варваров, и каждый взмах лишь усиливает ярость длинноносых. Сто двадцать тысяч воинов, это совсем не так много, особенно если врагов полмиллиона. Свежие полки длинноносых врубаются в порядки монголов, и храпящие, все в пене лошадки не в силах унести своих хозяев из-под ударов длинных копий и обоюдоострых мечей… И вот уже падают последние могучие нукеры из охраны самого Бату, и голова молодого наглеца катится по земле… А вот — о сладкий миг! — здоровенный варвар, закованный в сталь так, что не видно лица, выбивает саблю из старческой руки, и следующим взмахом длинного прямого меча делает из одного Сыбудая двух…

Китаец даже сглотнул, до того сладостным было видение. К сожалению, всего лишь видение… Хитрый старик не дал ему осуществиться. Варварские правители разгромлены поодиночке. Утвердившись на сочных полях Мадарии, Бату-хан всё лето отдыхал, собирая силы для похода на запад, к последнему морю. Из степей к нему шли и шли подкрепления. Десятки тысяч молодых монголов стекались под знамёна Повелителя Вселенной Бату-хана — да, теперь его открыто называли так чуть ли не в самом Харахорине. Как будто вопрос решён.

Елю Чу Цай вздохнул и отложил два оставшихся шара — зелёный и чёрный — далеко вперёд и в сторону. Именно так и дОлжно сделать расклад. Да, два этих шара перевесят любой другой. Но не все вместе.

Советник криво усмехнулся. Если Бату-хан придёт к власти, его, Елю Чу Цая, просто удавят тетивой — Сыбудай же приверженец старых традиций…

Китаец вздохнул и выдвинул вперёд шар из оникса. Да, именно Гуюк-хан, а не Менгу. Менгу сейчас встанет на сторону Бату-хана, по крайней мере, на какое-то время. Но не Гуюк. Они и сейчас не ладят, а тогда станут злейшими врагами. И он, Елю Чу Цай, им в этом поможет.

— … Вряд ли здесь есть ещё кто-то, Дорджо-багатур. Зря только время потратим.

Дорджо в сомнении почесал скулу. Разумеется, этот ленивый сурок преследует свои цели — кому охота прочёсывать окрестности заброшенного урусского городка, как его — Ко-ло-де-джин, невозможно выговорить… Однако сушёную траву и зерно надо найти.