Дюма - Максим Чертанов

Малый Наполеон меж тем хворал, слабел. Лависс и Рамбо: «Лидер третьей партии, романтические иллюзии которого временами разделялись императором, утверждал, что спасет монархию, если Наполеон III пожелает ему довериться». 19 января император дал парламенту право интерпелляции и обещал внести законопроекты о печати и собраниях. Но они так и не были внесены, а интерпелляция обставлена такими оговорками, что ее почти невозможно применить. Все вразнос: цены растут, «народ» не бунтует, но ворчит, «креативный класс» не бунтует, но издевается, военные неудачи, иностранцы перестают уважать. Как восстановить престиж? Потратить кучу денег и устроить грандиозное зрелище: 1 апреля в Париже с невиданной помпой открылась Всемирная выставка.

Вторую часть «Белых и синих» Дюма публиковал с 28 мая по 25 октября 1867 года не в «Мушкетере», а в газете «Малая пресса» — там подписчиков больше; Леви немедленно издал книгу. Но до самого «вкусного» — наполеоновского переворота 18 брюмера (9 ноября) 1799 года — Дюма опять не добрался. Нет, он, конечно, вкратце описал его раньше, в «Соратниках Иегу» — «„Солдаты! — заговорил Бонапарт таким мощным голосом, что было слышно всем и каждому. — Ваши товарищи по оружию, защитники наших границ, лишены самого необходимого! Народ бедствует! И во всем этом повинны заговорщики, против которых я собрал вас сегодня! Я надеюсь в скором времени повести вас к победам, но сначала мы должны обезвредить всех, кому ненавистны общественный порядок и всеобщее благо!“ То ли все устали от правления Директории, то ли сказалось властное обаяние этого человека, призывающего к победам, от которых уже отвыкли, — только поднялась волна восторженных криков и, как пороховая дорожка, прокатилась от Тюильри к площади Карусель…» — но сейчас сделал бы лучше. Вместо этого он начал роман «Прусский террор»: король захваченного пруссаками Ганновера Георг V основал в Париже газету «Ситуация» и щедро платил всем, кто писал на антипрусскую тему.

Дюма побывал в местах действия с 6 по 12 марта: Франкфурт, Гота, Ганновер, Берлин, Садова, Лангензальц. По возвращении — скандал: 28 марта фотограф Льебер, снимавший его с полуодетой Адой на коленях, не получив платы за фотографии, выставил их в витринах магазинов. Дюма это, возможно, льстило, Аде реклама была кстати, но дочь умоляла владельцев магазинов снимки убрать, сын советовал подать на Льебера в суд. Дюма-отцу было не до того, он боролся за «Мушкетера» и не удержал его: 25 апреля вышел последний номер. Сам виноват — зачем отдал «Белых и синих» в чужую газету? Он подал в суд на Льебера 26 апреля; 3 мая, в день, когда родилась его вторая внучка, Жанин, его иск отклонили. Апелляция и компромиссное решение: он купит снимки, их запретят продавать. Но к тому времени над фотографией потешались все газеты; молодой Верлен в стихах называл Дюма «дядей Томом». 24 мая снимки убрали, и он смог спокойно приняться за роман. В 1848 году он предупреждал французов, что Пруссия — «спящий удав»: проснется — мало не покажется. Ему не поверили; теперь он вновь пытался предупредить.

Роман печатался в «Ситуации» с 20 августа по 20 ноября 1867 года, действие начиналось в Берлине летом 1866-го: француз Тюрпен на патриотическом митинге кричит «Да здравствует Франция!», пруссаки в бешенстве, граф фон Бюлов дерется с ним на дуэли, после чего они, как водится, становятся друзьями. Началась война, оба ушли в свои армии, оба оставили любимых в вольном Франкфурте. Пруссаки взяли Франкфурт, их командующий генерал Штурм потребовал у фон Бюлова (своего начштаба) назвать имена богатых горожан, чтобы вытребовать у них контрибуцию (исторический факт). Фон Бюлов отказался, получил хлыстом по лицу, пытался вызвать генерала на дуэль, считая себя обесчещенным, застрелился, завешав Бенедикту отомстить за него, и год спустя тот убил Штурма. Эта интрига занимает не так много места, куда больше — история германских государств, обзор музеев, университетов, прессы и даже фауны и флоры. Штурм — собирательный образ самого отрицательного в пруссаках, по мнению Дюма. Вообще Пруссия — воплощение мерзости: едва пруссаки захватывают какое-нибудь германское государство, там вместо культуры и науки насаждаются муштра и деспотизм. (Другие германские народы — хорошие: «Живительное начало на земле могло бы быть олицетворено тремя народами: торговля — Англией; распространение нравственных истин — Германией; духовное воздействие — Францией… Немецкий гений стремится к миру и свободе — причем без революции, — но более всего желает независимости интеллекта».)

Редактор «Ситуации» Оландер спросил Дюма, поддерживает ли он австрийцев, — тот отвечал, что нет: «Пруссия представляет грубую силу, Австрия — наследственный деспотизм». Противостоять этим двум чудовищам может лишь его прекрасная родина: «Францию не ослабишь, ее только разгневаешь. Если Франция спокойна — она движется к прогрессу, если разгневана — совершает революции». Но пока разгневалась другая страна: США потребовали вывести французские войска из Мексики, тамошние республиканцы взяли власть и расстреляли посаженного Луи Наполеоном императора Максимилиана. Позор на весь мир. Какое уж там сопротивление Пруссии — генералы, от которых требовался не талант, а лояльность, разворовали всё…

Ада летом была на гастролях, Дюма поехал с дочерью в Трувиль, снял дом на август и сентябрь, писал «Прусский террор», ходил на литературные вечера, ездил в Гавр, где жила вышедшая замуж Эмили Кордье, — повидать Микаэлу. Трувильские газеты рассказывали, как он пишет: с 6 до 11 утра, потом прогулки, пляж, после обеда — снова работа. Театр «Клуни» поставил «Антони» — ажиотаж, публика вновь захотела романтики, в сентябре, когда он пришел на спектакль, 500 студентов Политехнического института вынесли его из театра на руках. Вот бы здесь и закончить, когда он счастлив, когда незаурядная женщина с ним рядом… Нет, нельзя, пока нет его желанной республики: если он ее не увидит, зачем вообще было все?

Леви сократил ежегодные выплаты с 10 тысяч франков до четырех тысяч, долги платить нечем. Республика? Какие уж там республики… Гарибальди после очередной попытки пойти на Рим был разбит (при помощи французского экспедиционного корпуса) и сослан на Капреру. Во Франции церковь чувствовала себя победительницей, епископы требовали запретить женские школы, преподавание естественных наук и философии в университетах, книги Вольтера, Руссо, Мишле и даже Жорж Санд. Сент-Бёв выступил в сенате в защиту литературы и науки — его освистали, высшие учебные заведения закрывались. «Партия священников завладела настоящим и прошлым и уже потянулась расставить свои вехи в будущем… все то, что стремилось заставить человечество сделать еще один шаг к цивилизации, было запрещено, осквернено и опозорено!» Неужели опять без революции не управиться?

Предположительно в конце 1867 года Дюма вернулся к «революционному» циклу, использовав давно начатое «Сотворение и искупление» и заключив договор с «Веком». Писать он той зимой не мог из-за дрожи в руке, диктовал юному журналисту Шарлю Шиншолю, впоследствии издавшему книгу «Дюма сегодня» (1869) с фотографиями Пьера Пети. Полина Меттерних о романе: «Дюма начал рассказывать так, словно читал вслух: „Это было холодным декабрьским днем“, и т. д., и т. д. Он продолжал, не колеблясь в выборе слова, никогда не делая ошибок; каждая интонация соответствовала характеру персонажа… Как он мог помнить все события, как умудрялся держать в поле зрения всех персонажей, ставя их в затруднительные положения и выпутывая из них, — это выше моего понимания…» Она спросила, когда он издаст роман, он ответил, что понятия не имеет (аргумент в пользу того, что он читал роман Полине не в 1868-м, когда уже был договор с «Веком», а двумя годами раньше) и что он все это только что придумал. Хитрил: текст был начат им и Эскиро одиннадцатью годами раньше, он просто помнил начало наизусть…