Публикации на портале Rara Avis 2018-2019 - Владимир Сергеевич Березин

можно лучше понять, что произошло в Донбассе в 2014, и почему осталась неподвижной человеческая масса за южной границей. Вот вам для заполнения умственной шахматной доски не шесть «калашниковых», купленных в неизвестном Военторге, а полновесная поддержка, теперь придайте жителям в своём воображении пассионарности, и, наконец, поглядите, где и как трещит картина этого альтернативного мира. При этом в реальной истории 2014-го был свой, высадившийся в ней, вождь, и даже множество. Нет, аналогии в истории, даже альтернативной, не работают, но они дают повод обдумать идущие вокруг нас процессы и увидеть их с другой стороны.

Поэтому, неверно, что романтика гражданской войны ушла вместе с латиноамериканской повесткой шестидесятых — нет, этот мотор ещё работает. И жива конструкция романтической Испании 1936 года, когда нас там не было, и где Смушкевич превратился в товарища Дугласа, а будущий генерал Родимцев, что потом ощупывал лёд — в Павлито Читоса. Оттого видит человек мерзость филистёрского мира, и начинает его клинить на том, что винтовка рождает власть, вот-вот, ты сделаешь глоток свободы.

А романтику эту, в конечном итоге, давит логистика больших батальонов, мотивация персонала, курсы валют и производительность труда.

04.12.2019

​Время чтения (о классификации жанров по времени, затраченному читателем)

Балаганов не понял, что означает «статус-кво». Но он ориентировался на интонацию, с какой эти слова были произнесены.

Илья Ильф и Евгений Петров, «Золотой телёнок»

Самое загадочное в любой теории — её термины. Теория литературы в этом плане не является исключением. Жанры в этой теории, особенно, когда до следующего века остаётся так немного — размыты[328].

Понятно, что какое-то деление существует, как ни крути. Виктор Шкловский в своём тексте «Душа двойной ширины» писал: «Что касается жанров, то нужно сказать следующее, бегло пользуясь аналогией. Не может быть любого количества литературных рядов. Как химические элементы не соединяются в любых отношениях, а только в простых и кратных, как не существует, оказывается, любых сортов ржи, а существуют известные формулы ржи — так существует определённое количество жанров, связанных определённой сюжетной кристаллографией»[329]. Но тут начинается царство неопределённостей — в чём отличие рассказа от повести, или рассказа от новеллы. И читатель следует интонации: «новелла», думает он — это что-то утончённое, слово из Италии и Франции, там призрак Мопассана, а история про угрюмую игру зеков «на приставку», может назваться только рассказом. На Западе нет понятия «повесть», оно характерно лишь для русской литературы. Можно ли считать сентиментальную повесть Карамзина «Бедная Лиза» первым русским рассказом, и начинать его историю с 1796 года или вести отсчёт с «Повестей Белкина», назначив их рассказами (само разделение жанров как раз происходило в тридцатые-сороковые годы позапрошлого века)?

А, возможно, автор написал курсивом под заголовком, то и определяет звание текста — «роман в стихах», «поэма», «повесть» — так тому и быть. Но авторы не всегда скромны, и не всегда определяют жанр. Поэтому существуют сотни книг, в которых литературоведы разного уровня толкуют о жанровых различиях. Это безумие сильнее споров биологов о типологии животного мира. Про панду, кстати, нам известно, что это «вид всеядных млекопитающих из семейства медвежьих, обладающих некоторыми признаками енотов».

По многим статьям и книгам кочует знаменитое определение Моэма, из которого обычно помнят то, что рассказ должен читаться десять минут или чуть больше. Кратко оно звучит так: «Произведение, которое читается в зависимости от длины, от десяти минут до часа и имеет дело с единственным, хорошо определённым предметом, случаем или цепью случайностей, представляющих собой нечто целостное. Рассказ должен быть написан так, чтобы невозможно было ничего прибавить или убавить»[330]. В более полном виде (и отвратительном переводе) эта цитата звучит так: «Но даже если роман обладает всеми качествами, о которых я упомянул, а это немало, в самой форме романа, как изъян в драгоценном камне, таится червоточина, из-за которой достичь в нём совершенства невозможно. Вот почему безупречных романов нет. Рассказ — это беллетристическое произведение, которое можно прочесть, смотря по длине, за какое-то время от десяти минут до часа, и речь в нём идет о каком-то четко определенном предмете, об инциденте или ряде тесно связанных друг с другом инцидентов, духовных или материальных, и все это закончено. Ни добавить к нему, ни отнять от него не должно быть возможно. Здесь, мне кажется, совершенство достижимо, и не думаю, чтобы оказалось трудно составить сборник рассказов, в которых оно достигнуто. Но роман — это повествование какой угодно длины. Оно может быть длиною с „Войну и мир“, где рассказана длинная цепь событий и огромное количество действующих лиц действует в течение долгого времени, — либо коротким, как „Кармен“. Чтобы придать ему правдоподобие, автор вынужден пересказать ряд фактов, которые относятся к делу, но сами по себе неинтересны»[331]. Также про рассказ литературоведы пишут, что в нём, кроме малого объёма, возможно только одно или два события, главный герой выделяется из всех персонажей, раскрыта одна, главная черта характера, есть только одна проблема и обязательно единство построения, повествование закончено, и налицо драматургия. На это всегда находится хулиган, приводящий примеры рассказов, в которых вовсе не один герой, повествование неполно и не закончено, конфликт смазан, а уж построение такое, что прямо святых выноси.

И вот тут есть удивительно интересный ход. Всё жанровое разнообразие можно рассматривать, с точки зрения того, какое время тратится на прочтение произведения. Кто-то может сказать, что все люди читают с разной скоростью. На это утверждение можно ответить так: «Квалифицированный читатель читает примерно страницу в минуту, внимательный читатель, ищущий скрытых смыслов — примерно две страницы в минуту, и рассказ действительно читается за час, повесть — за день, а роман примерно за неделю. Но вся разница в том, прерывается ли человек во время чтения на работу, пищу, сон и семейные обязанности».

Одно дело, когда текст усваивается непрерывно, а совсем другое, когда клерк садится в метро и открывает покетбук или нажимает кнопку на телефоне. Вот он доедет до нужной станции и чтение прервётся. Так он и читает роман неделю — по дороге на работу и обратно.

Время чтения — это очень важный фактор в жанровом делении литературы.

Это, кстати, и повод посмотреть на авторское право, с точки зрения времени. По сути, человек покупает себе некоторое время, в которое он погрузится в чужую историю. Правда, в условиях повременной оплаты, производитель норовит искусственно увеличить объём произведения