Теория стаи. Психоанализ Великой Борьбы - Алексей Меняйлов

Баумгартен принимал решения такие же, какие принял бы любой другой солдат или офицер, — посылал солдат в контратаку, когда в этом был смысл, — и, несмотря на пятикратное превосходство турок, захватывал у них пушки, стволы их заклепывал, а лафеты разламывал. Большие потери у русских (2300 человек) объясняются исключительно тем, что им приходилось отступать. Поле боя оставалось за турками, а всех захваченных беспомощных раненых, вопреки понятиям порядочности, в те времена еще сохранявшимся, турки, просветленные милым их сердцу Пророком, убивали.

Вообще говоря, воины ислама убивали не только оказавшихся беспомощными военных. При взятии крепости св. Николая «турки неистовствовали страшным образом. Они распяли таможенного чиновника и потом стреляли в него в цель; священнику отпилили голову; лекаря запытали, допрашивая его, куда он дел деньги, перерезали женщин и детей; и, наконец, у одной беременной женщины вырезали еще живого ребенка и тут же на глазах еще живой матери резали его по кускам» (ЦГИА. Фонд 722. Д. 174. Л. 150. Письмо Меншикова от 10 ноября 1853 года).

Итак, окруженный отряд полковника Баумгартена истаивал, но еще надеялся получить помощь от двух соседних отрядов: одного небольшого, не могущего повлиять на ход событий, под командованием генерала Бельгарда, и другого, весьма значительного, под командованием генерала графа Анрепа. Основания для ожиданий были — ведь канонада была отчетливо слышна в обоих этих отрядах.

Малый отряд пришел, ударил в самую невыгодную лобовою атаку — и тоже понес значительные потери, практически не изменив ситуацию, — разве только перевес турок стал не пятикратный, а «всего лишь» трехкратный.

А что же большой отряд?

Предоставим слово Петру Кононовичу Менькову, свидетелю и участнику этих событий, рассказ которого, конечно, грешит идеологизацией событий, однако действительные события выявить, по размышлении, удается:

Но вот к 2 часам дня Анреп выступил. (То есть шесть часов слушал канонаду турецких орудий под помахивания кадилом!)

Со свежими силами он подошел к месту сражения, где турки уже были достаточно измордованы немногочисленными сопротивлявшимися.

Турки, струсив, толпами бросились бежать.

Так анреповцы и не произвели ни одного выстрела по турецким войскам, которые, будучи тем сохранены, впоследствии пролили немало русской рекрутской крови.

Нужно иметь сильнейший стимул к подобному «возвышенно-набожному» поведению — отказаться от победы над официально обозначенным противником, соответственно, отказаться от всей славы победителя, а также от значительных денежных и прочих наград, от которых воспетому с амвонов самодержцу Николаю I было, по традициям тех лет, ну никак не отвертеться!

Однако не позарился Анреп на награды, не жадность, видимо, им руководила — предвкушал он награду более значительную. Если в нем оставалась хоть толика человеческой способности выбирать. Скорее, он чувствовал, что поступать надо только так, как он и поступает. Но чувство его происходило не от психоэнергетически ничтожной по тем временам субстаи турок.

Разоблачителен материал, с помощью которого Анреп структурировал шесть часов своей жизни и не делал того, что обязан был по писанному уставу сделать.

Трудно не обратить внимания, что в новой истории Руси самые православные из православных — это немцы, убийцы русских неугодников. Это не только генералы типа Анрепа, но и отвратительные своей безнравственностью немецкой крови императрицы и императоры. Русские же рекруты, успешные в оборонительных сражениях, напротив, — набожны, но, мягко выражаясь, не сильно православны. Можно также вспомнить и о тех немногих не бегавших с фронта в 1904 году от «японской кавалерии» полках, — они состояли из сибиряков, а в Сибири жители госрелигиозностью тоже не страдали. Аналогичных примеров предостаточно.

Православный священник перед Анрепом нудил предельно долго — в интересах не одного генерала-«внешника», но иерархии как таковой. Дух, которым был водим священник, в нем не возмущался — мало ли, что рядом шло кровавое жертвоприношение, ведь не «своих» же убивают. Возможно, священник даже наслаждался — Гитлер тоже во время своих ответственных выступлений приказывал совершать в концлагерях массовые казни. Словом, тот священник типичен — его собратья по вере поступали так же и раньше, при татаро-монголах, при Наполеоне, и позже — при Гитлере.

И в этом нет ничего удивительного. Все немки-императрицы становились утонченно-православными — без дураков, с целованием рук любителям полежать в гробах, с целованием засушенной расчлененки и т. п.; при этом оставаясь некрофилически разнузданными, — вспомним извращения Екатерины II и других. Выводов из искреннего оправославливания императриц-немок можно сделать только два:

— или что немки действительно становились русскими, такими же, как и их дети, как то из поколения в поколение внушалось с амвонов;

— или что православная иерархия есть — за исключением небольшой прослойки патологических жмотов — всего лишь «внешническая» иерархия, для немок своя, что, естественно, приводило к тому, что после «искреннего обращения» они оставались такими же «внешническими» скотами.