Свет вечный - Анджей Сапковский

Совместными усилиями, толкая и тяня, они поместили раненногов седле, Парсифаль фон Рахенау при этом стонал и охал, как грешник насковороде.

Потом Шарлей отвел Рейневана в сторону.

– От твоей затеи, – начал Шарлей, – как японимаю, мне тебя не отговорить. Поэтому спрошу лишь для порядка: не отложишьли ты свои намерения? На более поздний срок? Чтобы сначала вместе со мнойограбить черный фургон?

– Нет.

– Хорошенько поразмысли. Тип от Фуггеров поведал мне,на что можно рассчитывать в фургоне. Тебе не пришлось бы смотреть на чужиемонастыри. Ты основал бы свой собственный и стал в нем приором. Тебя это непрельщает?

– Нет.

– Ничего не поделаешь. Тогда езжай. Рекомендация первая:войска олесницких князей стоят вероятнее всего на рубеже Пысковице – Тошек, норазъезды будут уже в окрестностях сожженных Рудок, они едут на дымы. Доставьтуда Парсифаля и постарайся не дать себя схватить.

– Постараюсь.

– Рекомендация вторая: двигайся на восток, к польскойгранице, перейди Пшемшу как можно быстрее. В Польше ты будешь в большейбезопасности, чем в Силезии.

– Знаю.

– Рекомендация третья, касающаяся твоей будущеймонашеской карьеры. Если ты действительно решишься на такую радикальную вещь,обрати внимание на ее практический аспект. Монастыри, конвенты и ордена вовсене являются настежь открытыми убежищами для лодырей и бродяг, ни тем болееприютами для преступников, разыскиваемых законом. Иначе любой разбойник Мадейувертывался бы от наказания, превращаясь в брата Мадеуша, и насмехался бы надправосудием из-за монастырской калитки. Из собственного опыта скажу тебе,дружище, что попасть за калитку гораздо труднее, чем выбраться из-за нее.Короче говоря, без связей не рыпайся.

– К чему ты клонишь?

– Так вот, – спокойно заявил Шарлей, – у меняесть, если тебя это интересует, некоторые связи. В Польше. В десяти милях отВелюня…

– Велюнь, – покрутил головой Рейневан, – этослишком близко.

– Близко? А что тебя устроит? Может, Дрогичин? ИлиВитебск? Потому что дальше это уже Ultima Thule.[353] Но там уменя связей нет. Не привередничай, Рейневан. Послушай: в десяти милях отВелюня, над Вартой, стоит Серадз, стародавний город лехитского племенисерадзян, а сейчас столица воеводства. Там есть монастырь божегробцев, которыхв Польше называют меховитами. Так получилось, что с 1418 года у меня прекрасныеотношения с тамошним пробощем, настоятели филиальных монастырей у меховитовназываются пробощами, а монастыри – пробоствами.[354] Пробощав Серадзе зовут Войцех Дунин. В 1418 году его звали Адальберт Донин и он еше небыл пробощем. Короче говоря, благодаря мне, он может продолжать радоватьсяжизни. Так что у него некоторый долг…

– Говори прямо. Речь идет о вроцлавском бунтевосемнадцатого июля восемнадцатого года.

– Скажу прямо, – прищурил глаза Шарлей. – Да.Речь о нем. Года прошли, а это дело за мной тянется. И будет тянуться, еслиучесть, что это известно компании Фуггеров.

– Твою мать! Так поэтому ты говорил о стоимости?

– Поэтому. Они держат меня в руках и поэтому уверены,что я буду молчать. Храни молчание и ты, Рейнмар.

– Разумеется. Будь спокоен.

– Через пару дней, – улыбнулся Шарлей, – уменя будет черный фургон. И деньги, которые он вез, и которыми я умнораспоряжусь. Куплю себе покой и полное отпущение грехов. Куплю себе служащих имногочисленных влиятельных знакомых. Но ты никому ничего не говори, дажепробощу Дунину в Велюне, когда будешь на меня ссылаться. А когда сослешься,тебя там примут и позволят принять обет. Тихо там в этом Серадзе и спокойно,есть госпиталь, просто предел твоих мечтаний. Мне, откровенно говоря, тоже былобы легче на душе и спокойнее на сердце, если б я знал, что ты там. Что ты вбезопасности и не скитаешься по миру. Сделай это для меня, дружище. За Пшемшейповерни на север. Езжай в Серадз.

– Я это обдумаю, – сказал Рейневан. Уже обдумав,решив и будучи полностью убежденным в правильности принятого решения.

– Так что… Ну и… – Демерит пожал плечами,кашлянул. – Черт возьми, не могу стоять и смотреть, как… Так что япопрощаюсь, разверну коня, кольну его шпорами и уеду. Не оглядываясь. А тыделай, что хочешь. Бывай. Vale et da pacem, Domine.[355]

– Бывай, – ответил, спустя минуту Рейневан.

Шарлей не оглянулся.

в которой речь идет о символе и о его чрезвычайном значении.В которой Рейневан, допустив зло, пытается исправить свою ошибку и кровью смытьвину. А краковский епископ Збигнев Олесницкий меняет ход истории. Совершая это admaiorem Dei gloriam.

«Вот и смерть приходит, думал Парсифаль Рахенау, –напрасно пытаясь одолеть охватывающий его холод, бессилие и сонливость. –Умру. Попрощаюсь с жизнью здесь, в этих диких лесах, без священника, безисповеди и причастия, даже без похорон, а где белеют мои кости, не будут знатьни отец, ни мать. Уронит ли по мне хоть одну слезу прекрасная Офка фон Барут? Ах,какой же я осел, что не признался ей в любви! Что не упал к ее ногам…

А сейчас уже поздно. Смерть приходит. Уже больше Офки я неувижу…»

Конь мотнул головой, Парсифаль закачался в седле, больдернула его и привела в себя. «Воняет дымом, – подумал он. – Ипожарищем. Что-то здесь горело…»

– За лесом уже Рудки, – послышался голос рядом.

Всадник, которому принадлежал голос, расплывался влихорадочных глазах Парсифаля в темный, неясный и демонический образ.

– Там ты уже должен попасть на своих. Держись просеки ине выпади из седла. С Богом, парень.

«Это тот цирюльник, – понял Парсифаль, с большимиусилиями удерживая веки, чтоб не сомкнулись. – Медик с удивительнознакомыми чертами. Вылечил и перебинтовал меня… А говорили, что последователиГуса хуже сарацинов, что не знают пощады и убивают без всякого милосердия.

– Господин… Я благодарен… Благодарю…

– Бога благодари. И прочитай иногда молитву. Запогибшую душу грешника.

Пели птицы, квакали лягушки, по небу плыли облака, средилугов вилась Пшемша. Рейневан вздохнул.

Преждевременно.